Сибирские огни, 2004, № 7

ВАСИЛИИ ДВОРЦОВ № ОКАЯНИЕ лическое эхо гремело в трубе. Немного повисев, Сергей начал тихо-тихо вращаться в обратную сторону. Это было возвращением. «Господи! Я все понял. Все. И я буду, буду любить всех. Всех. Только дай время. Дай мне время жить как надо». Тело заныло, наполняясь нестерпимой болью, не отвечая на приказы и просьбы приподнять голову, перевернуться на спину. Но сквозь эту боль он явственно услы­ хал винт. «Вертушка» шла на бреющем полете и, ныряя по-над расплавленными холмами, все ближе и ближе надвигалась с мурлыкающим рокотом и свистом. Она искала его. Его! Почему он забыл, слишком скоро забыл свою клятву? Вот потому все так и получилось... ЧЕТВЕРТЬ ПЕРВАЯ. ВЕСНА. ГЛАВА ПЕРВАЯ. Когда, после третьей пары, по Горького идешь к кинотеатру Маяковского, солн­ це бьет в спину, выталкивая из-под ног короткую фиолетовую тень. Улицу давно не чистили. Грязный, закопченный за зиму, снег на проезжей части раскис, просел и обнажил то, что далекие потомки назовут «культурным слоем». Интересно, почему именно «культурным»? Хороша же культура, нечего сказать. Бьемся, понимаешь, бьемся: «превратим», «достигнем»! И на субботниках, и на воскресниках. Чтобы город, двор, дом, детсад — все стало «образцовой культуры». И даже магазин, вон, «культтоваров», хотя «культ»— нечто не из этого ряда. А результат? Все эти обрывки и окурки, пакеты, картонки и просто неведомые, безымянные клочки и клочья, как раз и окажутся самыми главными следами и основными свидетельствами всех нынешних достижений народного хозяйства. И из них потомки и про космос узнают, и про балет, и про обработку картофельных глазков лазером. А все археология-с, наука ковыряния в останках и остатках. Цивилизации ли, прогресса ли, пищи. Интересно, но что же тогда археология может поведать нам о древней Греции? Если все изучать по отбросам: Диоген — бомж, Аристотель— лизоблюд, а Сократ— нигилист... И кто только тогда в едином трудовом порыве создал могучую Элладу? Был же общественный труженик Пифагор! За что, правда, и поплатился. Стоп, стоп, стоп! Бог с ней, с Грецией, а почему в нашей-то, русской, литературе главный герой всегда «лишний человек»? «Чужой для всех, ничем не связан» — лирический циник и созерцательный пофигист, умный ли, добрый ли, но всегда тоже какой-то «отброс общества»? Гомер, по Крайней мере, хотя бы про путешественников писал, а у нас, что у Пушкина, что у Достоевского, все подряд страдают от сплина и хандры, и даже гвоздя вбить не умеют, не то, чтобы Циклопу глаз вышибить. Точнее, не хотят. Вот, кабы по щучьему велению... Девчонки и мальчонки, сегодня уже по-апрельски расстегнутые и распахнутые, игривой стайкой скакали далеко впереди, а Сергей все отставал и отставал. Все-таки сильно чувствовалась разница в возрасте. Они еще совсем не умеют «ловить мгнове­ ния». Эти звонкие, словно хлопки ладоней, ослепительно краткие мгновения, из кото­ рых, как из разноцветных, разнокалиберных бисеринок, помаленьку-помаленьку и выкладывается мозаика жизни. Почти все его сокурсники поступили сразу после шко­ лы, но даже не в этом дело. Инфантилизм. Интересы в пределах песочницы. А ведь почти все выше его ростом. Есть и взросленькие, только и они тоже какие-то притор­ моженные. Пантагрюэли... Прыгают, пихаются, как воробьи на празднике. Воробьята. Птенцы гнезда Петровой. Это фамилия руководительницы курса. Только брызги и щебет. Прыг, прыг, прыг, — через миг скроются за поворотом. И «отряд не заметит потери бойца». Так скорее же! Одна только Ленка украдкой оглядывается. Ищет. Его. Весна же, товарищи, весна, чувств всем хочется. Что ж, нужно будет как-нибудь помурлыкать с ней вечерком в репзале. Молодежь-то, она, молодежь. А вдруг? Впрочем, Сергей и сам, поддавшись настроению первых оттепелей, уже неделю бегал по друзьям и знакомым с умыкнутой из читального зала новенькой книжкой Платонова. И, ломая всем трудовые и семейные планы, часами, взахлеб, читал вслух