Сибирские огни, 2004, № 7

— Кончай, конечно, его. Запомнил? Остальное ври, что хочешь. — А что к этому можно еще приврать? И зачем? — Да затем, сын шамана, чтобы получить приглашение на работу в закардон! Понял? В за-кар-дон!! __Какой закардон? Я же действительно, как «интернационалист», еще два года невыездной. ___Д а ? .. Вот черт! Черт. А... для друзей ты хоть что-нибудь можешь? Один раз — ради друзей? И чего от тебя требуется-то? Поесть, попить, поврать. И все красиво, эдак, по-барски. Многозначительно. Черт! Черт! Ты философскими терминами как, владеешь? Хозяин-то — Бамныш-Катенский! Ты понимаешь?! Ты понимаешь, что он меня сам — сам! — к себе на дачу пригласил! А? С тобой вот. __Я рад. Хотя мне его это... double-barrelled surname, ну, ни о чем не говорит. __Тьфу! Да ты просто пим сибирский. Ты что, в натуре, не знаешь, кто такие Катенские? Ой-е-ей, темнота. Вот таким только клад и дается. Вообще-то одного из ихних предков, проявившего героизм на Бородинской битве, сам пиит Жуковский воспел. Хоть про Жуковского в школе проходил? — Даже про Бородинскую битву: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром...»? Это где-то у вас тут, в ближнем Подмосковье. __Во-во. А другой их предок, более ранний, даже генералиссимусом был. Сколь­ ко вообще-то у нас было генералиссимусов? Ты ведь, поди, только про последнего помнишь? — Еще нам про Суворова рассказывали. — Во-во. Под стук бубна и крик совы. Так вот, нас Николай Эдмунтович, самый- пресамый авторитетный нынешний знаток санскрита, к себе на дачу в Снегири при­ глашает, а ты передо мной уже столько времени выкобениваешься. Он же театраль­ ный центр собирается в Калькутте открыть! Совместный: Советско-Индийской друж­ бы. Народ для этого ищет. Творческий, легкий на подъем. — Я, как видишь, уже собираюсь... — А радость, радость где? — В чем моя радость? Чтобы опять «лимитой» в нос тыкали? — Ох, какие мы, какие! Покажи ногги. На ножницы. Что? Ради меня тебе это трудно? Ты же артист, ядрена копоть! Вечерняя столица сквозь зеленоватое стекло «мерседеса» выглядит просто об­ ворожительно. Транспорта меньше. Фонари еще не зажглись, но некоторые окна уже уютно светятся. В салоне играет музыка, сигаретный дым уходит в небо через приоткрытый люк. И поворотов совсем не чувствуется — легко качнет вправо или влево, и все. Шофер, приятель приглашающей стороны, молчалив, как индейский воин. Спортивные плечи, тугая шея. Прическа тоже полубокс, ретро, под сороковые. Но ему хорошо, стильно. Кстати, как его зовут? Что-то буркнул, сильно, но холодно пожимая руку. Ладонь мозолистая, гантельки дергает. И упорно делает вид, что его не интересуют загадочные пассажиры. Как будто он каждый день на Снегири из «Дома колхозника» людей подвозит. Вот так вот подвозит, а сам все думает о следах бизонов и о выделке койотовых шкур. И на сидящих позади бледнолицых ему до «хао». А Венька-то Караханов, оказывается, даже котелок для такого случая надел. Настоящий, рижский. Там в них трубочисты и могильщики ходят. И, конечно же, попросил разрешения поставить на переднее сидение свой раритетный ридикюль- чик. С реквизитным халатом и ножницами. Кто бы знал про содержание... По сцена­ рию, в противовес ему, Сергей должен быть человеком без лица. Просто сын шама­ на. Слава Богу, приемный, татуировку на лбу делать не нужно. Даже есть надежда, что его, как суфия, то есть лицо явно духовное, не попросят предъявить обрезание. Но вдруг закажут горловое пение? Или попросят вызвать небольшой такой дождь ? Ох, Венька! Ох, и уедешь ты у меня тогда в эту самую свою заграницу! Рассмотрев предъявленный пропуск и сосчитав сидящих, охранник в штатском нажал кнопку автошлагбаума, и машина скользнула за высокий бетонный забор. Чернющий сосновый бор с обеих сторон плотно прижимался к разветвляющейся асфальтовой дорожке, фары высвечивали только повороты с указателями. Самих ВАСИЛИЙ ДВОРЦОВ № ОКАЯНИЕ