Сибирские огни, 2004, № 7
После четвертого или пятого такого, как бы все тем же ненароком, и совсем уж не детсадовского прижимания, Сергей вышел за сигаретами. Воскресенье, ближай ший киоск закрыт. А, кстати, какая чудесная погода. За эти три московских, после сдачи ленты минскому худсовету, свободных дня, он, кажется, ни разу не посмотрел на небо. Нечаев везде таскал его с собой, не отпуская ни на минуту. И с кем они за это время только не пили. И с медиками, и с географами. И с какими-то биофизиками. А по ночам — с тоже жившими в Серебряном бору гастролершами из Пермской оперы. Но только не с киношниками. Такой вот отдых от профессионального обще ния. Сергей толкнул тяжелую дверь булочной. Застоявшийся запах выпечки и застек ленная пустота прилавков. Пухленькая, вся из себя задумчивая дурнушка отложила книжку и стала медленно распаковывать блок «Аэрофлота». Сергей, вывернув голо ву, прочитал: «И. С. Тургенев. «Первая любовь». Надо же... Надо же, как сегодня тепло, спину просто припекает. Китай-город не суетливое место. Особенно в выход ные. Конторы, конторы — все сегодня мертво. Асфальт аж мягкий. Руки за спину, грудь вперед, пройтись, что ли, под завистливые косящие взгляды торчащих повсюду, распаренных полуденным солнцем дежурных. Так ли он гулял здесь в прошлые разы? Ладно, Москва, он все равно тебя одолеет. Не получилось с первого раза, получится со второго. Не с востока, так с запада. Главное — здоровье. Яна ждала у входа: позвонил Питер, он уже не заедет: со светом полный абзац, и костюмы до сих пор не подвезли, пусть они добираются сами. Взгляд обиженный, накрашена как панк, посуда, естественно, недомыта. Что ж, едем, так едем. Какое метро? — он при деньгах, сейчас тачку поймаем. Амфитеатр получился из натасканных откуда-то закрытых холстом театральных станков, различных стульев и низеньких скамеечек. Три уровня человек на сто. С противоположной стороны два сдвинутых стола, ширма, завешанная таким знако мым с утра гобеленом, полдюжины зафильтрованных фонарей на треногах. И раз нокалиберные мешки, наверно, с куклами. Чуть в сторонке — стулья для оркестра, там уже расчехляли огромный обшарпанный контрабас. Окна плотно завешены, в зале серовато-фиолетовый полумрак. Все здороваются шепотом, рассаживаются с заднего ряда. Ну, да, спектакль-то полуподпольный. Дирекция не запретила, но как бы и «не в курсе, что тут будет». Просто так: закрытый показ лабораторной поста новки для участников зонального семинара театроведов и критиков Нечерноземья. А что им покажут? Ну, тут уж никто не ответственен. И не повинен, если что... Сергей несколько задержался в кабинете у Лили, и им пришлось моститься на скамеечке с краю. Неудобно, твердо. Неужели будут играть всю пьесу целиком? Без сокраще ний? Кукольники ведь, могли бы и упустить немного. Покосился: длиннющие же у Лильки ноги, коленки тонкие, в светлом пушке. В честь разошедшегося лета ——без колготок. Ну почему она на мужиков не глядит? Лиля глядела на сцену. А ему это все заранее пофиг. Что можно еще увидеть в очередном «левом» «Гамлете»? подав ленные сексуальные влечения инфантильной девушки? Садизм отца, мазохизм сына, эдипов комплекс матери... Все это дерьмо уже тысячу раз слышали. Пока жили на натурных съемках, каких только чудиков к ним не заезжало. Хорошо: лето, природа, кормежка. Отчего бы московской богеме не отдохнуть под Могилевым? Только вот местные крестьяне не понимали, что нудизм — это философия духовной свободы. И, бывало, били. Так оно тут и оказалось. Все по дедушке Фрейду. Только добавлялась жанровая специфика: всеобщее раздвоение личности героев демонстрировалось через разли чие действий паркетных кукол и их кукловодов. В эти самые моменты раздвоения кукла передавалась третьему лицу, отчего-то в пластиковой маске хоккейного врата ря, и пока актриса от имени Офелии покорным шепотом беседовала с Полонием, обозначающая ее воспаленное похотью тело кукла до тошноты натуралистично лас калась к вялой кукле принца. И так далее. Задница от скамейки одеревенела до мура шек, а когда Сергей понял, что и антракта не будет, он затосковал окончательно. Оркестрик, тоже скрывавший лица под монашескими капюшонами, наигрывал то «Зеленые рукава», то бернстайновские мелодии. Сцену с отравлением разыграли 4 Заказ № 239 ВАСИЛИЙ ДВОРЦОВ М Й ) ОКАЯНИЕ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2