Сибирские огни, 2004, № 7

композиторов писался ансамбль Покровского. Какой же фольклор обойдется без его колесной лиры? Вологодский или Терский? Никак... В четыре он встретил Сергея и Федора на проходной, подавил сопротивление вахтера и провел по запутанным ко­ ридорам перестроенного старинного особнячка. За какими-то очередными утеп­ ленными дверями с ничего незначащим призывом: «Тихо! Идет запись», кто-то дей­ ствительно сильным, низким меццо-сопрано выводил запев про «Батюшку Дона». Пришлось подчиниться, посидеть, подождать. Покровцы только что вернулись из- под Ростова, с экспедиции, и по результатам обкатывали новую программу. Песни донского казачества. Запишутся, отдохнут, а с сентября — концерты, концерты... Соб­ ственно, Сергея за этим и пригласили, чтобы он показал ребятам, как крутят шашку. Или две. А Федор? Федор пришел наниматься в певчие. Чего-то в нем вдруг забурли­ ла, заиграла праславянская кровь, он обложился исторической литературой, бросил курить, подвязал волосы красной ниткой и повелел считать себя древним язычни­ ком. Велесистом. Почто же нет? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы училось. Родите­ ли бы не выдержали двух неудачников. Черное, косое лицо, прячущее под острыми усами зашитую заячью губу, чер­ ные, толстые, как у коня, длинные волосы. Черный, непроницаемый взгляд близко посаженых глаз. Вблизи Покровский произвел самое неприятное впечатление. Если ж тебе человека рекомендовали как специалиста, то зачем какое-то идиотское анке­ тирование? С подковырками из букваря? Зачем? Если ты сам, все равно, полный профан? Игра на публику? На подчиненных? Ну-ну, нам терпимо... А вот шашка была «гарная». Судя по клейму — златоустовский клинок прошлого века, а рукоять и ножны, наверно, грузинские, с частой искристой насечкой по черненому серебру. Сергей, вздыхая от зависти, терпеливо объяснял принцип противовеса рукояти и лезвия, принцип перехвата пальцев. И элементарную технику безопасности для тех, кто любил свои уши. Хорошо, что когда-то в их академгородковской «Виктории» они, кроме всего прочего, проходили и историческое фехтование на разных видах оружия. Тренер был фанатиком, ел и спал в зале. Сам делал макеты мечей, сабель, доспехов. Каждому мальчонке доверял от порога. Вот такими-то и держится Земля Русская. А на Покровского ему, собственно, наплевать. Феликс попросил, для Фе­ ликса и стараемся... Для гостя сделали прощальный подарок. Как это объяснить, когда тебя ставят посредине зала и неожиданно окружают плотным кольцом вкусно пахнущих моло­ дых девах? Вот они, на подбор рослые, объемные в своих вышитых и отделанных шелковыми лентами сарафанах, прикрыв глаза, крепко держась за руки, начинают медленно-медленно двигаться посолонь. Сильно заводит солистка, напротив ей от­ вечает другой голос. Посыл — ответ, посыл — ответ. Неровно подхватывает третий, он ломается, словно не знает к кому из запевал присоединиться, но тут уже все разом заунисонили с той самой, с низким, почти мужским меццо, которую Сергей с Фе­ ликсом слышали из-за дверей. Слов не понять. Посыл — ответ. Посыл — ответ. Через унисонный хор. Вроде по-родному, по-русски. Но только он так и не может уловить слов. Их, наверное, просто нет. Есть звуки, слоги, а слов нет. Бессмыслица, как в любом магическом заклинании. Закликании. Есть только протяжный вибрирующий утробный зуд, эти невнятные звуки ожидания материнства, грудной и гортанный зов к зачатию. Круг вращается все быстрее, в такт мелодии чуть сжимаясь. Самая моло­ денькая, вся, как перепелиное яичко, в конопушках, рыженькая девчушечка вдруг вспыхивает пронзительным тонким колокольчиком. Что это? Что с тобой? Как объяс­ нить, что ты вдруг ясно ощущаешь, как по спине пробегает холодок, пальцы скрючи­ ваются, а тело начинает терять вес? Хоровод движется, движется. Сарафаны мелька­ ют, переливаются, в косые складки сворачивая окружающее пространство. Или же нет! — это не они, это уже ты сам, сам ввинчиваешься в ту самую, с тех пор со страхом вспоминаемую полосатую трубу. Вес земного тела окончательно уходит, а набравший необыкновенную мощь звук неразличимых слов начинает разделяться, разлагаться на низкий плотный гул, на котором ты неустойчиво колеблешься, как на пружинящем ковре, и на высокие-высокие, на грани инфразвука, звоны, которые манящим хрустальным куполком посверкивают вверху. Внизу — гул, вверху — звон. 3 Заказ №239