Сибирские огни, 2004, № 7

ВАСИЛИЙ ДВОРЦОВ і № | ОКАЯННЕ боши чванливо сверяли впечатления и часы. Русская публика молчала. Много оста­ лись ждать у театра, а он все теми же малюсенькими шажочками пошел вниз по косогору в сторону набережной. Что тут было не так? То есть, да, здесь все было не так, на то она и «Таганка», но дело вовсе не во внешних эффектах. Что-то ослепило и оглушило, лишило логики его восприятие, его, Сергея, человека вполне профессио­ нального. Не лох же он с улицы, в самом деле. Но тогда из-за чего он сразу потерял контроль над собой? От чего?.. Он постоял на углу под желтым фонарем у желтого же от этого фонаря двухэтажного дома. Большая мохнатая бабочка билась о рифле­ ное стекло неонового фонаря. Он вернулся и издалека увидел, как из дверей выскользнула Алла Демидова. Почти сразу появились и исчезли Славина и Шаповалова. Поклонники и поклонни­ цы под наблюдением толстенного милиционера вели себя смирно. Сергей пошел на перехват: если и удастся встретить, то теперь только у «Гробиков». Что же все-таки не так? Нет, песни не мешали. То есть, не перетягивали внимания на себя, чего он боялся больше всего. Они-то как раз были совершенно внутри организованного Любимовым действия. Секрет лежал вообще не в играх с шекспировским текстом. Сергей достаточно знал почти все роли, достаточно, чтобы не сбиться. Наизусть... Ладно, вот для сравнения, как всегда, игра Смоктуновского. Гамлет в фильме умница, большой умница с двойным дном латентной паранойи. Все время прислу­ шивается. Внешним ухом и внутренним. И играет— то есть живет! — на равновесии звуков этого, общедоступного мира и того, слышимого только им. В нем нет теле­ сной страсти. Нет соблазнов похоти и честолюбия. Нет этой вот, проникающей сквозь свитер жары. Для Смоктуновского «быть или не быть?» равно «есть ли Бог, который отомстит, или придется мстить самому? И, если все-таки есть, буду ли я отвечать за это там?» Вопросы, от которых воспаляется не тело, не душа, а один только головной мозг... Стоп. Вот. Вот оно! Здесь, в любимовском чтении, играл не Высоцкий. Играл занавес, непредсказуемо реагируя на каждую ситуацию. А Гамлет, его Гамлет, он знал, все знал заранее. «Быть иль не быть» для него совершенно проходной момент. Он не мучался собственным духом, его мучил дух отца. Отец — вестник смерти. Гамлет Высоцкого знал свой финал с самого начала, и от этого страдал не умом, не двоящимся в нравственном Зазеркалье сознанием, а мучался — до пота, до разрыва­ ющегося сердца! — и протестовал против этого финала всей своей жаждущей жить, гореть и потеть под свитером плотью. Его принц рефлексировал именно только пло­ тью — занавесом духа: О, тяжкий груз из мяса и костей, Когда бы мог исчезнуть, испариться, Каким ничтожным, плоским и тупым Мне кажется весь свет в твоих стремленьях... Здесь разгадка любимовской неправды о Гамлете! Это не Шекспир в принципе, это слишком примитивно для Шекспира: «Да, все вокруг подлецы, и все вокруг так несправедливо, и нужно только заставить себя ответить миру тем же». Но именно от этой режиссерской неправды спектакль настолько гармоничен: Высоцкий же никог­ да и нигде не перевоплощался. Он везде оставался Высоцким. Во всех ролях он был только собой. Сильным, плотным. Плотяным. И именно под этот его природный, его утробный бунт смертной крови против осознания приближающегося гробового финала, была так удачно исковеркана первооснова, первоидея драматурга. И как же это получилось хорошо! Веселая компания задержалась на пороге, докуривали: Высоцкий, Шапова­ лов, Смехов и Бортник. Потолкались, вошли в кафе. Что можно сказать героям? И кому можно что-то сказать героям?.. У него-то завтра с утра «Красная Шапочка» на выезде... «Возглавить всенародное предсъездовское соревнование, направлять трудовую и политическую активность советских людей на решение конкретных задач хозяй­ ственного и культурного строительства, — говорится в постановлении ЦК КПСС «О социалистическом соревновании за достойную встречу XXVI съезда КПСС», — пер-