Сибирские огни, 2004, № 7
девичьи всхлипы и приняв под «ура» еще за Советскую Родину и ВДВ, стали демон стрировать удары ногой в прыжке. Кто мог, конечно. Кто не мог, предлагали сразу перейти к рукопашному бою. С уговором: по башке и горлу не бить, в пах и по ногам не пинать. Ну, кто с кем? Сергею предоставили почетное право побиться с ранее победившим. С легкими нарушениями правил, с громкими разборками, извинениями и об щими объятиями, в победители по очкам вышел Кыла — здоровенный малый из Ленинского района. Они тут все были однополчане с Рыжим. Одного призыва. В основном, с рабочих окраин. Но красавцы. Бычки для парадов, как на подбор. Сер гей уже изначально стал присматриваться именно к Кыле, делая наперед тактичес кие наметки, дабы уравнять шансы при такой очевидной разнице в росте и кило граммах. Атаковать не было смысла. Как и бояться. Главное, это доказать противни ку его личную несостоятельность, но, при этом, не обидеть десантника. Поэтому, в третий раз перекинув его через себя, Сергей обнял его и предложил поднять за тех, «кто не вернулся». Упершись лбами, они мужской компанией допили последнее. Телки обиженно заверещали. «Не плачь, девчонка»! Покидав в голубой берет налич ность, отправили пару человек покупать водку у таксистов, а сами вернулись в подъезд. Ненастроенная, сплошь заклеенная переводками с гэдээровскими красави цами, новенькая ленинградская гитара в три аккорда исполняла любой заказ. Пропе ли хором про «улицу, улицу, улицу родную», про то, «что ты опять сегодня не при шла». Водка из таксистского бардачка оказалась теплой, да еще после портвейна, и Сергея сильно замутило. Прислонившись плечом к стене, он полуразвалился на сту пеньках, держа на коленях невидимую со спины маленькую и бессловесную гел. Перебирая около щеки пальцами ее жесткие фиолетовые волосы, боролся с подка тывающей к горлу тошнотой. И никак не мог припомнить ее лица. Хотя вроде уже и пососались внизу, пока остальные поднимались. Но там темно было. — Ты кто? — Лола. — Лола, а ты чья? — Местная. Вон, в соседнем доме живу. — А хата у тебя свободна? — Не, там предки. — Тогда пусти. А то сейчас вырвет. Сколько ночей он уже стоит под этим окном? Деревья позеленели. И сегодня первые одуванчики раскрылись. Сколько он уже стоит под этими окнами? И сколько он еще может стоять?!! Трехцветная шавка скалила все свои мелкие зубки и срывалась на визг. Тетя Зина через толстое стекло в сотый раз уверяла, что она сейчас вызовет милицию, и лучше бы он, пьяный дурак, сам убирался отсюда подобру-поздорову. Ну, а что ей стоило позвать Татьяну? Только на одну минуту, на пару слов... Ах, раз он по-челове чески не понимает, она пошла звонить... Пнув неподдающуюся дверь, Сергей побе жал за поворот. Пусть звонит, пусть звонит во все колокола. Старая крыса. Ему уже все равно. Все равно. — Татьяна! Та-няМ Неужели его не слышно? Нужно бросить камешек. С какого-то раза он попал. Из-за отдернутой шторки появились сразу три смутных, неразличимых лица. — Таня. Та-ня!! Одно пятно исчезло, а над оставшимися заметались руки, упрашивая, умоляя его уйти. Появились лица и в других окнах. — Таня. Я не могу, не хочу так больше жить. Жить без тебя. Зачем? Зачем, скажи, все это, если мы с тобой видимся только через стекло? Ты как в аквариуме. Разве можно жить в аквариуме? Это же душно. Без крика чаек и прибоя. И все неправда. Все: твой танец на пальцах, и моя опора голоса на диафрагму. Все искусст венно. Бутафорно. Так люди не живут. Так никто не живет. Это все иллюзион. Бумага, картон. Немного блесток и цветных фонарей. А сегодня первые одуванчики зажел тели. Сейчас закрылись, потому что живые и спят. Спят до утра. Потому, что живые. 23 ВАСИЛИЙ ДВОРЦОВ уШ л г о к а я н и е
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2