Сибирские огни, 2004, № 7

Но на поверхности книжной страницы он обнаруживал лишь имена, которые мало что говорили советскому человеку, живуще­ му в провинции. Делоне, Паскин, Сутин, Кокто, Макс Жакоб, Блез Сандрар... В поэме Сандрара «Транссибирский экспресс» каждый эпизод, каждый период замыкает вопрос героини: — Блез, скажи, мы с тобой далеко от Монмартра? Мы были невероятно далеко. Мне и до сих пор плохо верится, что Париж действительно существует. В моем опыте его нет. И не важно. Важно, что он существует как миф... * * * Среди тех книг можно было обнаружить очень своеобразные издания: «От жизни — в ничто» или «Критика буржуазных эстети­ ческих концепций». В этих книгах иногда можно было увидеть мутные черно-белые репродукции. Как примеры вырождения западного искусства подавались портреты Модильяни и натюрморты Хайма Сутина. Хорошими альбомами мы обзавелись гораздо позже. В то же самое время все чаще стали выходить книги, посвященные восточным культурам. Публиковались философские трактаты, легенды и сказки, монографии о культуре быта, книги о живописи и каллиг­ рафии. После бессодержательной критической литературы древние тексты поражали точ­ ностью мысли и внутренней силой. Эстетика древнего Китая и его философ­ ские школы, построенные на идее единства человека и природы, были очень близки для Дыкова. Человек, живущий в горах, невольно начинает ощущать кожей окружающий его мир. Помню, как Сергей читал подписи к акварелям Ци Бай-ши: «Это южные грибы. Они вкуснее, чем северные. Старый Ци Бай-ши их часто ел». Было почему-то смешно. Действительно, теперь довольно труд­ но найти художника, который знает на вкус то, что рисует. * * * Год 1979-й ознаменовался моим первым разводом. И, оглядываясь назад, я удивленно всплескиваю руками: как все трудно бывает первый раз! Я жил в подвале кинотеатра, устроив­ шись там и сторожем, и художником одно­ временно. Должность сторожа обязывала меня при­ сутствовать на работе ночью, должность ху­ дожника требовала моего присутствия днем. Все это позволяло мне обходиться без квартиры. Но за это круглосуточное присут­ ствие на работе мне платили всего полтора минимальных оклада. Квартиры не было, не было и адреса. Переписка прервалась, прекратились поездки. И, возможно, именно поэтому в то вре­ мя я очень много рисовал. И научился де­ лать свое движение, свою линию. Потому что рядом с Дыковым рисовать очень трудно. Глядя на легкое движение его руки, мгновенно превращающее белый лист в рисунок, очень остро ощущаешь свое профессиональное несовершенство. До полной потери уверенности. До паралича. А потом я ездил по Новосибирской об­ ласти, украшая кирпичные, шлакоблочные и деревянные магазины элементами совре­ менного дизайна. Возвращался в город на день, на два, иногда — на несколько часов. И снова не было времени съездить в Горно-Алтайск. И не было возможности написать пись­ мо, оттого, что моя жизнь слишком круто изменила мое течение, и я не всегда смог бы объяснить сам себе, что же со мной сейчас происходит. Это потом уже приходит усталость, и вместе с ней — желание разобраться... * * * Я приехал в Горно-Алтайск в середине восьмидесятых и нашел Сергея на новой квар­ тире. Дверь открыла его жена. Поперек единственной комнаты вмес­ то перегородки стоял шифоньер. Задняя стен­ ка его была расписана. Расписаны были и стены коридора, и дверь в ванную, и стулья на кухне. При мне Сергей расписал дверь, ведущую на балкон. По квартире бойко бегал ребенок. Как и прежде, все было завалено рисун­ ками, залежи работ образовались и в его теат­ ральной мастерской. Я обратил внимание, что рисовать с натуры он стал гораздо реже. Тысячекратно повторенный в рисунках, предмет постепенно утрачивал свою пред­ метность, превращался в знак. Знаки сплета­ лись на листе, начинали жить своей отдель­ ной жизнью. И в этих сплетениях можно было узнать движения растений и услышать дыхание сти­ хий... 216