Сибирские огни, 2004, № 7

как художественный прием: «Каламбур, как и сабантуй, бывает разный. Каламбур бы­ вает приятным, бывает красивым, более того, он бывает очень смешным. Я хочу лишь сказать, что каламбурное остроумие в самом своем принципе механистично и потому, как правило, неглубоко и не живет долее текущего момента. Все хорошо на своем месте. Каламбур поверхностен — и прекрасно, не всегда же нам необходима глубина... Но он выглядит нелепо и претен­ циозно, когда занимает место высокого юмора. И он становится безумно назойли­ вым и скучным, когда стремится заполнить собой повседневность». Очень похоже на разоблачение. И пусть бы каламбур и сталкивал слова и «высекал» бы из них искры. Но пусть бы и знакомил, сдруживал тех, кто их произносит. Чтобы, как пишет сам В. Диксон, «к светлому подароч­ ку — каждая парочка: барыш и барышня, маляр и малярия, свинья и свинец, графин и графиня...» Но неужто Диксон и Распутин, Диксон и Козлов, Диксон и Кунаев не могут дружить только потому, что у них не созвуч­ ны фамилии? Дружат ведь В. Диксон и А. Кобенков, при всей разности их фамилий и даже могли бы, как однажды скаламбурил автор «Контрапункта», составить одно целое: «Витанатолий Дикобин». А почему бы не «Витвалентин Дикпутин»? Есть, правда, у В. Диксона другой ори­ ентир, у которого он готов учиться свободе мышления. Это литературовед Георгий Га­ чев, первой же книгой «Содержательность художественных форм» заявивший о своем методе скрещения жанров и наук. Именно он назвал себя «жанровым преступником, нарушителем границ разделения труда меж­ ду отраслями культуры». Между прочим, в творческом уединении, где собеседниками интеллектуала могут быть Кант, Декарт, Тют­ чев, Достоевский, В. Диксон видит благо для литературы. Ибо, только не печатаясь, писа­ тель перестает «рисоваться, красоваться, ту­ житься выглядеть умным, силиться прослыть всеведущим, а это — тоже несвобода, даже покруче цензурно-идеологической». Святая правда. Тут, как и в случае с дис­ криминацией послереволюционным обще­ ством библиотекарей ( «должность директо­ ра публичной библиотеки соответствовала чину «дествительного тайного советника» — это IV класс Табели о рангах, равный гене­ рал-майору») я с В. Диксоном солидарен. Но посмотрите, приглядитесь же, насколько сатанински лукаво понятие свободы. Вот В. Диксон пишет, что «по Библии, «где дух Гос­ подень, там свобода». И что «человек сво­ бодный» есть «liberalis». Ergo, «где дух Гос­ подень, там и либерализм». Но есть ведь и другая сторона этого понятия — этическая. «Познайте Истину, и Истина сделает вас сво­ бодными», — говорит Господь. Следователь­ но, свобода — понятие нравственное». С та­ ким ходом рассуждений, как у Архиеписко­ па Новосибирского и Бердского Тихона я согласен больше и с большей охотой. Да и ваш кумир Г. Гачев как-то в «Жизнемыслях», очень красноречиво противопоставил сво­ боде любовь: «Любовь — бытие, позитив­ ное. Свобода — пустота; ибо лучше ничто, чем не то. Не надо никакого заполнения, чем не того. Уж лучше под паром в нетости по­ быть — и быть готовым принять то, что надо, что хочешь». А поскольку В. Диксон не хо­ чет ограничиваться собеседованием с теня­ ми великих, а хочет «выглядеть умным» и т.д., следовательно, он, хоть и пустотен в сво­ ей свободе, но зато деятелен. Как там у Пуш­ кина: «Свободы деятель пустынный...» Нет, я не ошибся. Слегка только попра­ вил Александра Сергеевича, чтобы лучше понять Виталия Алексеевича, достучаться до него. Думается, они меня оба поймут. Они ведь на дружеской ноге. Владимир ЯРАНЦЕВ