Сибирские огни, 2004, № 7

гореться бешенством, в своей мести обид­ чику или предполагаемому обидчику они способны преступить все заповеди вплоть до «не убий». Им знакомы и карамазовское раскаяние, и карамазовская преступность. Например, Спирька Расторгуев из рассказа «Сураз», которого автор наделил неслыхан­ ной красотой, не случайно ассоциирован­ ной с красотой Байрона. В этом сравнении есть и ещё одна, скрытая реминисценция: так же дионисийски красивы были все «ницше­ анцы» Достоевского (Раскольников, Свидри­ гайлов, Версилов, Ставрогин), и так же, как у них, под внешним совершенством скрыва­ лась абсолютная атрофия нравственного чувства, тот же стихийно исповедуемый принцип «всё позволено». Спирька находит, не без налёта извращённости, удовольствие в любовных утехах с самыми некрасивыми девками посёлка, может облагодетельство­ вать одиноких и чуждых ему Стариков без­ возмездной машиной дров на всю зиму, но может ограбить, а затем избить инвалида- возчика за ящик водки. Спирька внезапно влюбился в приезжую учительницу, вызвал у неё минутное и ужаснувшее её встреч­ ное чувство, попытался соблазнить в её же доме, был за это жестоко избит её мужем, на глазах жены едва не застрелил ненавист­ ного соперника и через час застрелился сам на ночном кладбище в припадке какого-то полубезумного вдохновения. Согласимся, этот сюжет балансирует на грани инферналь­ ных сюжетов Достоевского, а образ Спирь­ ки вызывает ассоциации соответствующего толка. И это «спирькино» начало бродит во многих героях Шукшина, равно проявляясь в правом и неправом. Главное, чтобы «душа возликовала». В рамках здравого смысла бегство Стёп­ ки (в одноимённом рассказе) из тюрьмы — чистейшая нелепость. Человек, срок заклю­ чения которого истекает через месяц, бежит через всю страну в родную деревню, пре­ красно зная о последствиях. Его не ждёт по­ кинутая возлюбленная, он не получал писем об умирающей матери — видимая, рацио­ нальная причина напрочь отсутствует. Ока­ завшись дома, беглец проводит день в буд­ ничном общении с близкими, к вечеру у Воеводиных начинается в честь вернувше­ гося сына шумное застолье, и прямо оттуда его забирает милиция. В представлении ми­ лиционера, а следовательно, любого здраво­ мыслящего человека, поведение Спирьки ненормально. Но внутри той системы отсчё­ та, где обретается сознание шукшинских ге­ роев, Стёпка так и должен был поступить, потому что добился «праздника души». Сло­ во «душа» — самое высокочастотное в ху­ дожественной лексике Шукшина, но ампли­ туда его наполнений так же, как у Достоевс­ кого, запредельно широка и, так же, как у его карамазовских героев, логически непредска­ зуема. Стремление во что бы то ни стало выразить себя как личность, самоутвердить­ ся «хотя бы и во вред себе» (Достоевский), во вред своей репутации и житейскому бла­ гополучию постоянно ставит героев Шукши­ на в трагикомические положения. Максим Ярцев из рассказа «Верую!» появляется в милиции в пьяном виде с признанием, что он продал сверхсекретные чертежи амери­ канским шпионам, что он, следовательно, «научный Власов» и его надо босиком от­ править в Магадан. Шестидесятитрёхлетний пенсионер Баев, проживший тихую и неза­ метную жизнь, изумляет собеседницу пред­ положением, не сын ли он одного из тех аме­ риканцев, которые каким-то чудом побыва­ ли перед революцией на Алтае. В «Миль пар­ дон, мадам» Бронька Пупков с рыданиями, зубовным скрежетом и гипнотической дос­ товерностью повествует историю своего неудавшегося покушения на Гитлера. В «Ге­ нерале Малафейкине» маляр рядится на до­ суге в одежды какого-то кинематографичес­ кого генерала. Сашка Журавлёв из «Версии» морочит односельчан поразительной убеди­ тельностью рассказа о трёхдневном пребы­ вании в объятиях директорши городского ресторана. Все эти «версии», во-первых, убийственно смешны, но не только: перед нами всё та же жажда духовной самобытно­ сти, выливающаяся в уродливую форму ге­ ростратовых самооговоров. Но если «вете­ ран труда» Дерябин добивается самоуваже­ ния, подговаривая пионеров написать в рай­ исполком письмо с требованием переиме­ новать «Николашкин переулок» в «Дерябин- ский», то телемастер Князев внутренне са­ моутверждается через создание труда «О государстве». Ветеринар Зозулин ночным салютом из ружья празднует вместе с чело­ вечеством победу кейптаунского хирурга Барнарда, а паромщик Филипп не спит но­ чей из-за зверств американской военщины во Вьетнаме. (Вспомним, как у Достоевско­ го два уездных обывателя обсуждают за сто­ лом грязного трактира нравственные «про» и «контра» мироздания, а двенадцатилетние дети спорят о Руссо и Белинском.) Как известно, Шукшин интересовался работой Б. Бурсова «Личность Достоевско­ го». А сам профессор Б. Бурсов, размыш­ ляя над возможностью воплощения образа Достоевского на экране, именно в Шукши­ не видел единственного возможного поста­ новщика и исполнителя главной роли. В та­ ком сближении есть определённая чрезмер­ ность. Шукшин и его герои слишком проч­ но стоят на земле, слишком укоренены в по­ чве народного мироощущения, чтобы хоть на минуту оказаться в духовном лоне Дос­ 179