Сибирские огни, 2004, № 7

на дорогу. Это в минус. Еще в минус четверть часа на проникновение, да не забыть семь минут от Консерватории до Центра. Итак, остается четыре часа, двадцать две и минуты. Хватит на повторное питание, на рассказы мамы об их жизни, вопросы 5 папы о его жизни, и даже на собственные советы касательно жизни Кэт. Ну, что ж, ради Cs такого случая, не перебраться ли пораньше в болоневую куртку? Осенью урвал обал­ денную, польскую, с цветовой растяжкой от темно-коричневого низа к светло-бежево­ му верху. Или еще прохладно? Чего там сестрица новенького из блинов притащила? «Doctor Being». Это что за чмо? Диско черномазое. Или не диско? Сергей аккуратно поставил пластинку, нежно опустил иглу. По комнате ударили электрические тамтамы, за ними взревел саксофон. Огромные, бархатно-красные на шелково-черном, губы раскрылись, блеснули белые-белые сахарные зубы: «Oh, God of my fathers!» — по­ нятно. Непонятно другое: как под это они молятся? Добавил громкость: как раз по­ дойдет, пока он отожмется в четыре подхода сто раз и порастягивается. Фойе оперного театра прохладно встречало маленьких человечков. Они тяжело толкали и тянули высоченные филенчатые двери, затем, упершись в нахмуренных контролеров, поджимаемые сзади новыми входящими, униженно щурились и выво­ рачивали карманы, суетливо предъявляя билеты и контрамарки. И затем, уже облег­ ченно распрямляясь и оглядываясь, порционно рассредоточивались по круговым гардеробам. Все было устроено так, чтобы никто не посмел посчитать себя «доро­ гим гостем». Каждому свое. Блеск многослойного паркетного лака под тяжеленны­ ми литыми люстрами, бесконечный изгиб коридора вокруг недоступного пока коли- зея зала, путаные переплетения разводящих по многочисленным ярусам лестниц — все сделано для умаления любого самодовольства. Нет, этот праздник — он только сам в себе. Хотя и ты, из милости, тоже можешь тихонько поприсутствовать на вели­ ком, торжественном, но совершенно самодостаточном событии, под условным на­ званием «балет» или «опера». Правда: кто в Новосибирске ходит «на спектакль»? Никто. Все ходят «в Оперный». Неужто, правда, что всем этим избытком монумен­ тального, холеного, лепного и золоченого пространства можно насладиться всего за тридцать копеек «входного»? Попробуйте. Стыдно, стыдно и думать о таком. Прокофьева Сергей ненавидел с детства не меньше Шостаковича. Симфоничес­ кие концерты по абонементу в Доме ученых, пожалуй, были самой изощренной еженедельной родительской пыткой. Его просто тошнило от этого «вертикального изложения темы». Один раз от злости он даже штаны намочил. Уж не от «Ленинград­ ской симфонии» ли у них в семье такие отношения между поколениями? Ладно, отец. Он был жертвой общественного интеллектуального террора: ах, ах, да как же это не интеллигентно — не восхищаться такими «гармоническими находками»! Но мама-то, мама! Она-то ведь от сохи в прямом смысле слова, и не должна была стесняться говорить о королевской наготе. Где тут она, гармония? Никто не агитирует за час­ тушки, но того же Чайковского слушать хотя бы было можно. Хоть и не Леннон. Сергей вздохнул и нагнулся к сидящим впереди двум прилизанным очкастым девицам: — У вас есть программка? Кто сегодня танцует? Они разом обернулись и залопотали: — Как всегда. Да, как всегда. «Хозяйка» — Крупелина. — Крупелина? Так ей же уже... все... с лишним. Прокол. Обе девицы разом крупно завибрировали дрожью святого Витта: — Что-о?! Что? Да она в прекрасной форме. И не шестьдесят, а только сорок девять. Ну, надо же! А что вы вообще понимаете? В балете? Что? — Простите. Ничего. — Ну и сидите! Ну, надо же! Откуда только такие появляются? — А вот у меня еще вопрос... — Что?! Опять? Вы можете не мешать другим? Просто идиот какой-то! — Девушки, я вас умоляю... — Вы прекратите шуметь? Как не стыдно. Или попросить вывести? Балетоманки. Сам нарвался. 15 ВАСИЛИЙ ДВОРЦОВ