Сибирские огни, 2004, № 7

Мы всегда уважали гостей, И об этом икали: «Однако, Европеец до мозга костей...» — И швыряли те кости собакам. * * * СвятославуМихайлову Средь веселящегося люда, С угрюмой думой тет-а-тет, Стоит озлобленное чудо, Его фамилия поэт. Он раздражен. Он хочет пива. Вокруг девчонок табуны, Вокруг палят жизнелюбиво Из пистолетов пацаны, И не спешат ни те, ни эти, Осанну гению трубя, Преподносить ему букеты, Навалом денег и себя. Девчонки бедрами и торсом, А также грудью шевелят, Но манкируют стихотворцем, Зане он грузит и лохмат. Оне танцуют и хохочут, И снова грудью шевелят, Оне оттягиваться хочут. А загружаться не хотят. В любом непонятном явлении Причины и взаимосвязь. Учеными, Катя, доказано Давным, мой дружочек, давно: В природе все внутренне связано, Все тесно переплетено — И это, простите, растение, И тот, извините, хохол... Зачем только мы исключение? Зачем мы творим произвол? Растет бузина в огороде, А в Кіеви дядька живэ. Давайте потрафим природе Вот прямо вот здесь на траве? * * * К нам в провинцию, в царство зимы, Он приехал из стольного града, И скучал здесь, конечно. А мы Простодушно ему были рады. Только наша радушная дань Иноземцу была непривычна. Все ворчал он на глушь-глухомань, Все скорбел об утехах столичных. Что ж, и вправду заброшен наш край, И живем мы не слишком шикарно. Щи да каша — вот весь наш night-life, Нам пожрать бы — и все Монте-Карло. Но гостей мы любили всегда И ему как могли угождали, И такую, как наша еда, Он в столицах едал-то едва ли. Днем сметанка, с утра — молочко, На обед и на ужин свинина, Кулебяка, картошка с лучком, Вечерком — самогон на рябине. Стал пригож он, румян и щекаст, Привыкал потихоньку к гармони, Но про наши законы, про нас Ничегошеньки так и не понял. И когда на последнем пиру Он увидел Большую Кастрюлю На огне, в пузырьках и пару, — Даже глазки его не моргнули. Чем звуки сладостныя лиры, Им безразмерно больше мил Толчками бьющийся в эфире Оптимистичный имбецил. ...Не дрейфь, братан! Нахохли удаль! Когда кишат весельчаки, Поэт обязан быть занудой И проповедником тоски! Не смей писать для всякой швали, Она тебя поймет едва ль, Но будь бабрак среди кармалей, А средь бабраков будь кармаль! Во имя чистого искусства Поэт, как царь, живет один. ...И пацаны по спелым люстрам Шмаляют лихо из волын. 153 ГЕОРГИЙ СЕЛЕГЕЙ В ЭПИЦЕНТРЕ КЛОУНАДЫ