Сибирские огни, 2004, № 7

ВАСИЛИЙ ДВОРЦОВ ОКАЯНИЕ веером растопыренные клены, шершавые колонны огромных старых тополей, ма­ ленькая, тщательно заколоченная будочка над блестящей в ледяной каше трамвай­ ной колеей. Как надоела зима! Еще раз оглянулся на Оперный. Сила. И строился с сорок первого по сорок пятый не зря: в нем победа в этой Отечественной войне запечатлелась не хуже, чем в ленинградском Исаакии победа в той, наполеоновской. Вечная сила. А хореографическое училище недавно переехало в новейшее произведение современных архитекторов, красовавшееся среди деревянных развалюх, неведомо как зажившихся в самом центре полуторамиллионного города. Сергей встал на перекрес­ тке, под светофором. Яркий рубин рифленого стекла замигал, загорелся желтый. Для кого он работает? В это время по Каменской никто не ездит. И не ходит. Вдоль неубран­ ного с осени строительного мусора узкая тропинка змейкой проползла к внутреннему крыльцу интерната. Здесь снег убирался тщательно. И светлый экран стеклянных две­ рей под широкой квадратной аркой высвечивал вход в запретный рай. Там, за чутко дремлющей дежурной тетей Зиной и ее трехцветной шавкой, вторая дверь вела в тем­ ный коридор, из которого лестница выходила к спальням «девочек». В какой? В какой из этих неуютных казенных комнаток, в густом тепле сонного девичьего дыхания, была сейчас она? Железные койки, тумбочки, двустворчатый шкаф на четверых. На спин­ ках разноцветные полотенца и халатики. Под каждой кроватью тапочки. А под по­ душками Есенин или Тургенев. Или Мопассан? Нет, у нее Блок. Подошвы чешских демисезонных полуботинок промерзли окончательно, паль­ цев больше не чувствовалось. All my loving I will send to you... Все. Все, пора уходить. Никакая телепатия не действовала. А идти не меньше двадцати минут. До Витька. Тот в четвертый раз развелся, так что можно завалить в любое время. Тем более, у него появилось новое хобби. Он где-то добыл чертеж самодельной антенны из самомот- ных катушек и рамочек, и теперь бродил с ней по ночам внутри книжного лабирин­ та, слушая «врагов» и узнавая истинную правду. Ловились в основном «Голос Аме­ рики» и «Би-би-си». Ну, и баптисты, конечно. А вот «Свободу» давили, и давили с особым зверством. Каких только звуков не придумывали: и писк, и стук, и кваканье с рыками. Даже болонка не выдерживала, убегала к матери. Сергей шагал вдоль безучастных, угрюмых домов Красного проспекта. Шаги, кажется, за пару кварталов слышно. Спят, все спят. Только светофоры мечут желтые блики. А если где-то высоко и розовеет заманчиво уютный огонек, то все равно там нет никакого дела до того, кто тут, один, с остекленевшим лицом, упорно идет к своей цели. Им там, за двойными стеклами и полупрозрачными шторами, слишком хоро­ шо с их горячими батареями, горячими чайниками, горячими.. .чем? А, все равно, им хорошо и плевать на всех, кто не с ними. А тут идет герой. Легенда, можно сказать, всего театрального училища. Надежда советского искусства. Будущий клас­ сик экрана или сцены. Идет и идет. Ему даже маленький косой заика не сразу обраду­ ется. Еще и поморщится, покряхтит, что так вот бесцеремонно нарушено одиноче­ ство. Но потом отмякнет, согласится: а куда ж в такую пору? Предложит чаю, и, радуясь отказу, разгребет на полу место для старого матраса. Пожмется еще и отдаст свою подушку. Хорошо иметь неженатых друзей. Иногда неженатых. А завтра вы­ ходной. Можно будет съездить в Академгородок к родителям. Помыться-побриться. И поесть до отвала. Родители Сергея были странной парой. Такими можно и нужно гордиться. Отец, Николай Сергеевич Розанов, единственный сын петроградско-ленинградского хи- рурга-профессора, «добровольно» успевшего перебраться в Томск перед поваль­ ными чистками конца тридцатых. Только благодаря этому дед, Сергей Афиногено- вич, стал единственным из всех «тех» Розовых, кто умер своей смертью. Других, кого не поглотили НКВДешные лагеря, уморила блокада. Об этом в семье говорилось редко и неохотно. Лет до семнадцати Сергей вообще почти ничего не знал про свои ленинградские корни. Даже фотографий не осталось. Так вот крепко тогда пугали. Отец, по дедовским следам, закончил хирургическое отделение медицинского фа­ культета Томского университета, потом началась война. Два года он резал солда­ тикам руки и ноги, пока сам, попав под бомбежку, не лишился половины кисти. Вернувшись, переквалифицировался на ЛОРа, и стал лучшим специалистом по гай- 12