Сибирские огни, 2004, № 7

БОРИС ФЕДОРОВ У&іЩ КОГДА ЦВЕТЕТ БЕЗВРЕМЕННИК она никак не могла привыкнуть к городу. Но пока жила несколько лет с сыном, внуком и невесткой, все как-то скрашивалось радостью общения с сыном и внуком, непривычной для нее, но все-таки устроенностью быта. А тут, очутившись наедине с собой в пустой комнате, она сразу ощутила горечь одиночества. Она заплакала. Слезы облегчили душу. Она утерла их кончиком платка и сказала: — Дура я, дура старая, зачем же я уехала из родной деревни, из своей избы, с вольной воли на эту городскую муку-каторгу. Эх, ступа ржавая, хотя бы ума где взаймы взять. Да кто его взаймы даст? — и она, кривя губы, горько усмехнулась сама над собой. Житье ее на новом месте налаживалось медленно, болезненно, с трудом. Посте­ пенно она приобретала вещи. Кое-что купила. А шифоньер и тумбочку предложили ей бесплатно соседи по площадке, узнав, что у нее ничего нет. — Все равно бы их выбросили, — сказали они, — мы ведь мебель меняем. — Да, как-то надо жить, — убеждала себя Марфа Захаровна, — что теперь поделаешь. Но жить было трудно. Как в городе свести концы с концами на крохотную пен­ сию? И она стала вязать. Благо, мастерица. Дом большой, узнали, что она берется вязать, и понесли ей наперебой шерсть на заказы: на носки, рукавички, шарфы, шапочки. Недорого она брала. Невелик заработок получался, а на жизнь стало хва­ тать. И людям опять же польза и радость. Только вот одеяло лоскутное самодельное смущало душу. Как глянет на него, так и вспомнится деревня родная и то время, когда она молодой еще бабой делала его через десяток лет после войны. Живой еще тогда муж Иван вырезал ножницами ровные квадратики из всяких разных цветастых остатков материй. И хорошо так они с ним разговаривали. — Если бы, как у ящерки прирастает хвост, могли у человека прирастать ноги, то не было бы человека счастливей меня на земле, — мечтательно говорил Иван. — Ты и так счастливый, — возражала Марфа, — ты же живой, небо видишь, солнце, ешь, пьешь, воздухом дышишь, я у тебя есть, какое тебе еще счастье? Ты уж, Ванечка, Бога не гневи. — А ведь верно ты говоришь, Марфуша. Есть ведь люди, правда, без рук, без ног, да еще глаза потеряли, как чурки обугленные. Видел я таких в госпитале. А у меня глаза и руки есть. Стало быть, плохи у меня дела, да все ж таки лучше, чем у некоторых. И тополь еще под окном. Дотянулся до третьего этажа. И тоже напоминает каждый день Кривобродовку. Только в городе один тополь под окном, а в деревне два. И садили их еще до войны они с Иваном. Посадили и загадали, что пока будут жить они на свете, никогда не будут разлучаться. Всегда будут вместе, как те тополя. А вот разлучились... Недалеко от выхода с погоста Марфа Захаровна наткнулась на могилу деревен­ ского дурачка Парамона. В каждой деревне есть свой дурачок, имелся и в Кривобро- довке. Фотокарточки на его кресте-надгробии не было. Марфа Захаровна припом­ нила его по памяти. Был он человеком неопределенного возраста, служившим еще в Гражданскую в войсках Колчака. Там от побоев за какую-то провинность и потерял разум. Он, как дикарь-леший давно зарос волосами, усами и бородой. Надевал на себя красную рубаху, голубую ленту, прицеплял к ней большую медную медаль, сотворенную насмех умельцами в деревенской кузнице из толстого пятака чистой меди еще царской чеканки. Брал в руки палку, подходил к телеграфному столбу, бил по нему палкой. И когда столб в ответ начинал глухо гудеть, будто у столба, как у человека, оживала душа, громко гундося, затевал разговор с мнимым царем, хоть в стране давно укрепилась Советская власть: — Это кто говорит? — гнусавил он. — Это ты, батюшка-царь? А энто я, Пара­ мон. Не слышишь ли чо ли, Парамон, говорю. Ты сена-то нонче накосил? Нет ишшо? Напрасно, паря. Дак косить надо. У тебя литовка-то есть? А то приходи, однако, Парамон даст. Придешь, да? Ну приходи намедни. С краю первая изба. А корова-то у тебя дойная? Нет? Дак зачем держишь? А у меня коза шибко баская, дойная, падла. В обчем, приходи. А не то я к тебе приду на медовый Спас. 120