Сибирские огни, 2004, № 7

1 9 В Кривобродовку Марфа Захаровна вернулась к вечеру. Прошла через кладби­ ще. Остановилась сперва у могилы мужа Ивана. Иван глянул на нее с порыжевшей фотографии вымученными глазами. Она поставила поклажу наземь и долго сидела в оградке на скамеечке у столика. Железный памятник со звездой местами облупил­ ся от краски и поржавел. Могила заросла лихой травой, стояла позабытая, неухожен­ ная, с засохшими бодыльями крапивы и полыни. Марфа Захаровна выполола все бодылья, унесла их далеко за черту кладбища, снова вернулась к могиле, сказала: — Как же так, Ванюша, получилось-то? Ты здесь, а я там, в городе. И могилку твою никто не присмотрит. Я далече от тебя. Раньше я часто к тебе наведывалась. А теперь никто не поплачет по тебе, не поговорит с тобой. Слезы сразу хлынули из ее глаз. — Родной ты мой! Прости меня, Ванечка, дуру старую. Поверила я, баба нера­ зумная, в неверные слова, уехала от тебя. Вот и маюсь теперь. Прости меня, Ванечка! Все равно, я не могу без тебя, жизнь моя. Так что жди, скоро совсем приду к тебе. Долго не задержусь, однако. Слышишь!? Сказав эти слова, она успокоилась, перестала плакать, вытерла слезы и искренне поверила, что скоро, очень скоро придет к своему Ванюше, что он услышал ее, тоже успокоился и терпеливо ждет. У могилки отца своего Захара она не плакала. Видно, выплакала все самые горючие, долго просившиеся на волю слезы, а новые еще не накопились. Могилка отца тоже была не обихоженной. Старая могилка. Оградка накрени­ лась, готовая повалиться. Крест огромный, ставленный еще дедом ее Зиновием, под­ гнил, покосился. И сама могилка местами провалилась. Видно, по весне и после дождей в нее попадает вода. Нехорошо это все! Ох, нехорошо! Не по-христиански! Поправить надо. Николая прислать, когда сможет. Пусть займется. Посидев у могилки отца, Марфа Захаровна отыскала могилку матери, Катери­ ны Зиновьевны. Фотографий на крестах ни у отца, ни у матери не было. Не придела­ ли сразу, да так и осталось. Но она и так помнила материно лицо: продолговатое, смуглое, обрамленное темными волосами, глаза жгучие. Глаза эти повторились по­ том в Марфиной дочери, Алене. Да и они ушли, исчезли с земли навсегда. У могилы матери она тоже не плакала. Но и у нее прощения просила за свой уезд. Могила матери была самой запущенной. Мать Катерина Зиновьевна умерла в войну от ис­ тощения. У Марфы Захаровны к самому началу войны было двое детей: старшая дочь Алена и сын Алексей. Самой-то ей двадцать восемь исполнилось. Она выполнила обещание мужу, народила девочку и мальчика. Оба черноглазые, черноголовые, ну цыганята да и только. Алене было два года, Алешеньке год, когда вспыхнула война. Ивана призвали на фронт. Чем детей кормить? Картошка да капуста, и тех в первый год недород вышел. Корову, правда, держали. Молока немного было. Да почти все от коровы сдавали. Фронту надо было сдавать. Себе с литр оставляли, не больше, только чай забелить да детям выпить по одному стакану утром, по одному стакану вечером. Дети голодные. Плачут, есть просят. Что они понимают, мелюзга, как птенцы-скворчата. Все им отдавали, что могли. Сами на одной картошке. А работа­ ли от темна до темна. Марфа и не видела, когда мать спала. Отощала мать, заболела. Слегла да и свернулась в два дня. Будто только и ждала часа лечь и заснуть. А ведь рослая была, могутная. Марфа и не понимает, в кого она такая мелкая. Дед Зиновий крупный был. Отец Захар еще больше — под полати. Мать большая и красивая. Глядеть — одно загляденье. А она-то в кого такая махонькая, пестренькая какая-то, как птаха лесная? И за что только Иван ее любил? Что он в ней хорошего нашел? Такие девки-кобылицы по деревне табуном ходили! А вот, поди ж ты, выбрал ее, коротышку. Марфа взрослой была, детей имела, а матери только до уха доставала. Мать жалела ее, говорила: — Ростом не вышла, красотой не удалась, зато ты счастливой будешь, потому что от большой любви на свет народилась. 117 БОРИС ФЕДОРОВ КОГДА ЦВЕТЕТ БЕЗВРЕМЕННИК