Сибирские огни, 2004, № 7
— Ну-кось, подымайтесь! Ишь, разлеглись, испростынете, окаянные. Ну-кось, подымайтесь. Ишь что удумали. Костер разводите. Я счас. Костер бабы разожгли быстро. Насобирали в березовой роще сушняка, валеж ника всякого, бересты на разжижку. Вспыхнул костер, затрещал весело, потянулся кудлатым дымом к небу. А тут Никифор пришел — приволок на себе большую охапку прошлогодней прелой соломы, сказал, улыбаясь: — Ну вот, теперича садитесь. А то придут мужики с фронта, а вы рожать окаже тесь неспособными. Куда вас тогда? На мыло, что ли? — А если не придут? — бабы спрашивают. — Которые и не придут. Все возвернуться никак не смогут, потому что война, бойня смертельная. Так что уж вы, бабоньки, ко всякому случаю готовы будьте. Похоронки-то идут. Году не провоевали, а уж восемнадцать мужиков кривобродов- ских полегло. — Вот-вот, если дале так пойдет — всех и повыбьют, — бабы говорят. — Нет, всех не повыбьют. Россию кровью не зальешь — велика больно. И на колени не поставишь — пробовали всякие захватчики не раз. Так что на племя му жички все одно останутся, надейтесь, родимые. Скоро приходить начнут. Никифор Рассолов оказался прав. Осенью картошки наперло. Копать стали чудно. Копаешь, а клубни большие да розовые, как поросята. Наросло их в пластах... Да и пластов-то не оказалось. Перепрели все за лето. А ведь летом не пололи, не окучивали. Руки не доходили. Пять кустов — и ведро. Замучились таскать да мешки ворочать. — Ничего, — говорит Никифор Рассолов, — теперь и план сдадим, и себе трохи останется. Глядишь, голодуху-то и обманем. Как они могли тогда, слабые, голодные, долбить эту твердую землю, подни мать тяжеленные мешки? Ворочать в утра до вечера всякую тяжелую работу не сколько лет подряд — всю войну? Откуда брались у них силы? Откуда бралось у них терпение? А брались силы и терпение от этой же земли, своей земли, самой дорогой на свете, которую никакому ворогу ни за что нельзя отдать; оттого, что стоит на белом свете чудная деревня Кривобродовка, самая лучшая из всех деревень, что тайга ря дом раскинулась необъятная, в полях колосится хлеб, небо над головой бездонное, что березы белые курчавые растут, ходят по пахоте скворцы. И все это называется самым добрым словом — Родина. И в том оказался Никифор Рассолов прав, что стали возвращаться домой фрон товики: безногие, безрукие, безглазые, а все же мужики — российское семя, способ ные продолжать Россию во веки веков. Не доходя до деревни, Марфа Захаровна свернула знакомой полевой тропкой к братской могиле. Вот она, могила, под березами, огороженная железной оградкой, с камнем-памятником посредине. На камне золотой краской написаны фамилии по гибших в Гражданскую войну партизан. Она остановилась у оградки, грудью навали лась на нее и долго смотрела на камень. Ей припомнился давнишний разговор с мужем. Она как-то спросила его: — За что ты меня любишь, Иванушка? — Сам не знаю, — ответил он. — А все ж таки? — Ну, может, за то, что ты тогда первая подползла ко мне у братской могилы. Марфуту, тогда десятилетнюю девчонку, пригнали вместе со всеми жителями деревни сюда, к березовой роще, за версту от крайней кривобродовской избы по дороге на Пристань пьяные колчаковские солдаты. Утренник едва подморозил слякотную дорогу. Зачинался ведренный день. Был большой церковный праздник — Вербное воскресенье. Звонили колокола. И мали новый перезвон плавно растекался по всей округе в прозрачном весеннем воздухе, волнами ударялся о стену тайги, возвращался и растворялся в сквозной березовой роще, в цветущих пушистыми желтоватыми сережками вербах на ее опушке. Солнце грело, отдавая земле первое щедрое тепло, наполняя людей жаждой жизни. Воздух врывался в грудь влажной свежестью. Да, прекрасный нарождался БОРИС ФЕДОРОВ КОГДА ЦВЕТЕТ БЕЗВРЕМЕННИК
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2