Сибирские огни, 2004, № 6
ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ АРХИВ Тифлисе или в монастыре? Ссохшаяся старушка или, наоборот, раздобревшая по чтенная матрона, а может, и... — Говорят, она была любовницей Рокоссовского, — проронила Надежда Алек сеевна. — И что? — спросил Суворов. — Да нет, ничего. XLII На открытии институтского музея были произнесены положенные речи, разре заны необходимые ленточки, сделаны соответствующие записи в «Книге отзывов». Собравшиеся похлопали в ладоши, осмотрели стенды и подались на банкет. Все уже ушли, а Суворов не мог отойти от стенда, на котором были представлены студенты и преподаватели, не вернувшиеся с войны. В среднем ряду с фотографии на Георгия Николаевича в упор смотрела Инесса Рембо и, казалось, спрашивала его: «Я-то не могу прийти к тебе, но почему ты забыл ко мне дорогу?» — Ты женишься на Ирине Аркадьевне? — спросила Инесса в последний их вечер. — Нет, на Надежде. — Как? — воскликнула она. — Ну, почему? Почему? — Так надо, Инна. — Кому?! «Пропала без вести» — было написано внизу. Вот так и под любой жизнью можно подписать, подумал Суворов, чувствуя воистину волчью тоску на душе. Что же, и все мои прошлые годы пропали без вести? Странно: никакого видимо го результата от многолетней титанической работы и чудовищной затраты физичес кой и душевной энергии; нет следа от нее, будто буксир с грузом прошел по воде, волной закрыло след, он сомкнулся и исчез навсегда. Георгий Николаевич встал, у него закружилась голова. В первый раз он чувство вал такую всеобщую слабость во всем организме (давление, наверное, упало) и соб ственную беспомощность, и оттого в нем вспыхнул приступ раздражительности. — Прекрасный букет, — пробурчал Суворов. Надо гнать печаль-кручину, гнать всеми доступными способами. Подумаешь, давление! Мы то и дело меряем давле ние. Как бы это смерить давление, которое оказывает на нас жизнь? В каких оно единицах? В барах, должно быть. Для раба самая подходящая единица— бар. Мы не рабы, рабы не мы— твердят без устали рабы... Когда на меня надавили в первый раз? Сирень набухала. Кажется, в мае тридцать восьмого. Суворову позвонили на кафедру и попросили подняться на третий этаж в каби нет, куда он никак не собирался заходить сам. Внутренние органы его мало интере совали. Таблички на двери не было. Чиновник поинтересовался строительством железных дорог в стране, хотя, по всему было видно, знал о том буквально все. Суворов, чтобы потянуть время, ударился в историю вопроса. — Еще до первой революции, — сказал он, — нашелся один бойкий француз, Лойк де Лобель, неплохой, кстати, экономист. В 1904 году он от имени американских предпринимателей вышел в правительство России с ходатайством о предоставлении концессии на постройку Сибирской железной дороги. В качестве компенсации зап рашивали всего ничего: право пользоваться в течение 90 лет сибирской и дальнево сточной землей в 25-верстовой зоне вдоль всей линии. Это чуть больше, чем терри тории Англии и Франции, вместе взятые. А у нас всего-то одна полоска. 10 лет это предложение рассматривали, а потом война, революция... — Позволю себе поправить вас, Георгий Николаевич. Именно это предложение за полвека до него внес военный инженер, штабс-капитан Романов, занимавшийся изысканиями в нижнем течении Амура. Он еще предлагал направить на строитель ство 5000 казенных рабочих. — Благодарю вас. Да, все, что предлагают извне, сначала рождается внутри. — Любопытно. После этого хозяин кабинета подробно и доброжелательно расспросил о поло жении дел в институте, словно сам находился не в институте, а где-то в Гонолулу. Суворов положение дел в институте нашел заслуживающим всяческих похвал и поощрения, а преподавателей и руководителей института, которыми по ходу беседы
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2