Сибирские огни, 2004, № 6

— Тебе ли говорить о возрасте? Вон, как огурчик еще, — она заметила несколь­ ко седых волосков на его висках. — Так картошку-то жарить? Я начистила. — Да нет, какая картошка. Чаек попьем, привычней. Поначалу я даже кашу не мог есть. Гнуса, как молекул, и он всюду. Кусает непрерывно и повсеместно, и в то же время залпами. Сетка не защищает. В первый вечер кашу есть стал, а кашу не вижу, ничего не вижу. Лицо пощупал — подушка. В зеркало глянул — не вижу ни себя, ни зеркала. А через полчаса в обморок упал от потери крови... Надежда Алексеевна стала собирать на стол, а Георгий Николаевич, посмеива­ ясь, рассказал ей о прелестях таежной жизни: — Раз, в самой глухомани, вышли на тропинку. Леший, наверное, протоптал. Слышим, за поворотом вроде как звоночек звякает. Решили, корова с колокольчиком заплутала, хотя откуда? На тысячи верст тайга. И тут навстречу выезжает на велоси­ педе, не поверишь, рыбак. Копия Дон Кихот. К седлу, как копье, приторочена удочка, на спине, как щит, плоский рюкзак. На голове каска, как старый медный таз. Телог­ рейка на голое тело, распахнута. Красная грудь покусана комарами. Посадка на сед­ ле низкая, коленками то и дело бьет себя по животу. Педали погнуты. Велосипед не смазан, щелкает, скрипит — словом, вторая реинкарнация Росинанта. Рыцарь Бога­ того Улова возвращается в село ламанчское. Но что удивительно, он спешил к жене и сыну. Вот когда я по-настоящему захотел домой! XLI Став в 1960 году профессором и уважаемым в институте человеком, Надежда Алексеевна быстренько подмяла под себя не только кафедру, но и пол-института. Она была в расцвете сил, в зените славы, в пике женского обаяния. Ободренная успе­ хами на марсовых полях институтских междоусобиц, она, не встречая явного сопро­ тивления, легкими набегами попыталась ограничить и свободу мужа. Надин устано­ вила обязательный доклад о том, куда он уходит, новый распорядок дня; внесла коррек­ тивы в его манеры. Ей, в частности, перестали нравиться шутки, отпускаемые про­ фессором по любому поводу и в любом месте. Но когда она как-то заявила: «Теперь в моем доме все будет так, как я скажу», Георгий Николаевич мурлыкнул: — В чьем доме? — и, не дожидаясь, естественно, ответа, вновь углубился в свои дела. — Георгий! Иди, твою Серову показывают! — Надежда Алексеевна подумала: «Сейчас прибежит. Что-то не снимают ее больше. Жива? Голос и, правда...» Суворов бросил свои дела и уселся в кресло. Можно было по пальцам пере­ честь дни, когда он устраивался возле телевизора из-за художественного фильма. Названия старых картин Георгий Николаевич не помнил, новых не запоминал. Он вообще редко ходил в кино, а с приходом в дом телевидения совершенно перестал смотреть фильмы. — Чего их смотреть? Время только терять. Доступно — значит, нежеланно. И вообще, мне за два часа дают ответы на вопросы, которые я не могу разрешить всю свою жизнь. Доступность дешевого вина, дешевых закусок и дешевых женщин всегда была Суворову не по нраву, хотя он нисколько не осуждал ее. А насчет женщин он вообще был убежден, что дешевыми их делает лишь нищета и скупость самих мужчин. Если Георгий Николаевич и смотрел фильмы, то довольно рассеянно, мысли его при этом, пользуясь возможностью, улетали куда-то далеко-далеко. Редко кто из актеров заставлял поверить Суворова в истинность киношного чувства. Но вот Ва­ лентина Серова чем-то неуловимым напоминала ему Софью, хотя и не была на нее похожа. Когда он слышал из другой комнаты ее голос, ему становилось грустно. И он откладывал дела, шел к телевизору и смотрел на нее или, не вставая из-за стола, слушал ее голос. Впрочем, фильмы с ее участием шли очень редко. Всего несколько раз за последние десять лет. А когда в доме появилась Лёля, и голос ее и смех звучали ежечасно, он уже не так остро реагировал на Серову. Надежда Алексеевна знала об этой слабине мужа, она хотела бы найти в актрисе какой-либо изъян, но он не нахо­ дился. «Сколько б не было в жизни разлук, в этот дом я привык приходить», — пела Серова, а Суворову казалось, что он видит и слышит Софью. Где она? Что она? В