Сибирские огни, 2004, № 6

ков было неразумно. Но и открыто везти из Москвы в Нежинск рискованно. Понят­ но, никому нет до него никакого дела, но кругом всем есть дело до всех. К проблемам с архивом добавлялись проблемы в личном плане. Ирина Аркадь­ евна, отчаявшись выйти за него замуж, кажется, любым путем хочет женить его на Надюше. Надя прекрасная девушка, но в ней много отнюдь не девичьей упертости и пугающей Суворова житейской основательности. Оставить Ирину с дочкой в Моск­ ве было бы жестоко, они совершенно лишены всякого источника существования. Ирине идти опять в поломойки и банщицы? Или на фабрику? А Наде? Художника из нее не получилось, музыканта тоже. Теперь вот созрела, поступить в технический вуз. Но ей одной, без поддержки, будет очень трудно получить приличное образова­ ние и как-то устроить свою жизнь. Суворов чувствовал ответственность за судьбу этих двух женщин, которых жизнь прибила к нему... Или это меня прибило к ним, вдруг поразила его мысль. Хотел он того или нет, но их необходимо брать с собой в Нежинск. А как там? Инесса хотя еще не живет с ним, как законный член семьи, но все идет к тому, и она вроде как выбросила глупости из головы и занялась только домашним очагом и диссертацией. Как они втроем? Ничего, как-нибудь притрутся, образуется все. Кто так говорил — образуется? А ведь еще кафедра... По натуре Суворов не любил планировать, он предпочитал действовать по обстановке, полага­ ясь на свою интуицию и жизненный опыт. Куда-нибудь выедет, решил он. Главное, руль не выпускать из рук. На перроне его встретила Надя. Она была подавлена и мало рада встрече. — Как мама? — спросил Суворов. — В больнице. — Что с ней? Давно? Почему телеграмму не дала? — Сердце. Вторую неделю. — Почему не телеграфировала? Как ей? Лучше? — Я случайно услышала, как врачи говорили, что она... что она безнадежна! — с отчаянием произнесла Надя. — Не хнычь. Где ты услышала? — В больнице. — Да мало ли о ком говорили врачи. Она услышала! Прости, Надя. Никогда не принимай близко к сердцу то, что предназначено не для него, слышишь, никогда! Иначе пропустишь то, что предназначалось только ему. — Да как же не принимать, когда так о маме говорят? Вот о вашей маме, Геор­ гий Николаевич, если бы так говорили... — О моей маме, Надюша, уже никто так не скажет. — Простите, Георгий Николаевич, я дура. — В какой она больнице? Поехали. К Ирине Аркадьевне их пустили сразу. Она лежала на кровати и читала книгу. На ней был халатик, которого он раньше не видел. Увидев Суворова с дочкой, она улыб­ нулась и села на кровати. Георгий Николаевич поцеловал ее в щеку и заметил около глаз морщинки, от которых у него сжалось сердце. — А где же вещи? — спросила она, как о самом важном за те несколько меся­ цев, что они не виделись. — Какие вы холодные! Там холодно? Суворов не обратил внимания на погоду. — Холодно, — сказала Надя. — Да еще ветер. — Погрейте руки о батарею. — Да не замерзли мы. — Погрейте, погрейте! — почти с отчаянием попросила Ирина Аркадьевна. Суворов приложил руки к батарее и почувствовал, как он весь продрог, но не от мороза с ветром, а от нежданно свалившейся беды. Вдруг Надя слышала как раз то, что относилось к матери? Георгий Николаевич пристально вгляделся в черты Ирины Аркадьевны, точно мог установить по ним точный диагноз. Ничего нового, кроме морщинок, он не разглядел. Разве что некоторую бледность, но она объяснялась пребыванием в палате. Суворов попытался представить Инессу, и не смог. Он по- новому посмотрел на Ирину Аркадьевну, потом на Надю. Как же он мог начать забывать о них? Ведь родней этих двух женщин у него никого в мире нет. Чтобы скрыть свое состояние, он встал у окна и стал оттирать пальцем на стекле кружок. Суворов решил, как только Ирину Аркадьевну выпишут из больницы, он начнет