Сибирские огни, 2004, № 6

ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ ЖВм АРХИВ попасть в другие руки, — мысли и страсти, осевшие в них, испарятся и наполнят смыслом чью-то жизнь. По большому счету, от того, сохраню я этот архив или нет, зависит даже история. Казалось бы, история уже написана раз и навсегда, но она меняется каждую секунду. История — это машина, которой я управляю. Куда выеду на ней, зависит в равной степени и от нее, и от меня. Суворов поймал себя на том, что прошло всего несколько часов, как он ринулся разделаться с архивом, а теперь хочет его только сохранить. Почему так — в душе не найти ответа. Значит, так надо. Душа вообще такое место, где нет ответов. Там одни лишь вопросы. К самому себе. Как задам их все, так и ответ получу, почему так. — Здравствуйте, Георгий Николаевич! — Суворов оглянулся. Протягивая руку, с улыбкой приближался Глотов. — У меня к вам безотлагательный разговор. Об этом, -— кивнул он вниз. — Напрасно утруждали себя, сударь, — холодно произнес Суворов, заложив руки за спину. Он перестал слышать свои мысли, он услышал в себе сердце Лавра. X X X I С того памятного для него разговора с Надей Суворов сознательно отдалился от Ирины Аркадьевны и от самой Нади. Он практически не выходил из своей комнаты, а когда оказывался наедине с Ириной Аркадьевной, избегал глядеть ей в глаза. Он не трусил ее, но не мог и ей причинить боль, так как видел, что она страдает не меньше девочки. Со свойственной ей чуткостью она сразу уловила произошедшую с Суво­ ровым перемену. Только не могла взять в толк, с чего вдруг эта перемена произошла. Словно кошка черная перебежала дорогу. Может, сглазил кто? И тут ее поразила догадка. Она несколько дней уговаривала себя, что это ошибка, но, не в силах более сдерживаться, спросила у Нади: — Надя, ты разговаривала с Георгием Николаевичем? — Да. То есть нет. О чем? Ирина Аркадьевна вздохнула. Знать, не судьба, коли родная дочь против. Но почему? Почему она против этого удивительно ясного по жизни человека? Неуже­ ли... Неужели она сама... У нее даже заболела голова. Она вспомнила, чем радостнее проводили они воскресные дни, тем мрачнее становилась Надя. Как же я была погло­ щена своей радостью, что не видела горе собственного ребенка. Господи, за что мне такое наказание, за что? Съезжать— и как можно скорее! Никогда в жизни больше не видеть его! Она стала собирать вещи, а когда из школы пришла Надя и с недоумением уставилась на открытый посреди комнаты чемодан, Ирина Аркадьевна поняла, что, убегая от жизни, ни она, ни дочь ее счастливей не станут. — Ищу шарфик, скоро похолодает, — стараясь не зарыдать, выговорила она. С того дня она тоже внутренне отдалилась от Георгия Николаевича и уже ни разу не спрашивала у него о планах на предстоящий выходной день. Надя тоже не интересовалась. Суворов делал вид, что не замечает этих перемен, иногда только виновато улыбался вслед Ирине Аркадьевне и Наде. Он чувствовал себя последним подлецом, но ничего не мог изменить! А через несколько месяцев все вернулось в прежнюю колею. Они вновь стали вместе проводить воскресенья, правда, гораздо реже, у Суворова появились свои знакомые, которые не были уже их общими знакомыми, а у Ирины Аркадьевны свои, о которых она ему ничего не рассказывала. И что удивительно, они оба испы­ тывали друг к другу настолько большое уважение, что это позволяло им ровно, как ни в чем не бывало, говорить о чьей-то любви или сгубившей кого-то страсти. Надя при этих разговорах больше, чем обычно, ерзала на месте. Ничего не изменилось, только они вернулись к тому времени, которого уже не вернуть. XXXII Суворов довольно часто приезжал в Ленинград, и всякий раз спешил к Адалии Львовне, как к родной матушке. Тетушка радовалась успехам племянника, и с гордо­ стью глядя на него, восклицала за рюмочкой доброго вина: — Мы, Жорж, с тобой достойно несем по этой жизни наши фамилии — Бахме­ тьевых и Суворовых. И мы должны, как две полноводные реки, достойно донести