Сибирские огни, 2004, № 6

— В малом, — продолжила она, — это то, что он и в жизни дворцам и паркам предпочитал маленький домик с крохотными комнатушками, где всегда полно наро­ ду, где всегда шумно и тесно, где столько переплетается всяких разных чувств, что домишко гудит, как вулкан. — Вот только странно, как в такой тесноте он находил простор мыслям? — сказал Суворов. — Впрочем, для описания любой судьбы достаточно одной мысли: есть счастье или его нет. Если счастье есть, то оно есть. Если нет, то его ищут. И, пожалуй, еще одно соображение: если чувства анализируются, это не чувства. Нет, вы гляньте, действительно, изумительный вид. Я, кажется, знаю, почему Антон Пав­ лович забрался так далеко от моря. — А мне море напоминает Айвазовского, — сказала Надя. Она, прищурившись, старалась охватить водную гладь одним взглядом, но у нее это никак не получалось. Как у Чехова с изображением жизни, глядя на Надю, поду­ мал Суворов. Девочка была угловатая, но в ней уже проявлялись черты, обещавшие стать очень привлекательными. — Почему, Георгий Николаевич? — спросила Мартынова. — Чтобы иметь возможность разом окинуть его взглядом. Как собственную жизнь. Море, Ирина Аркадьевна, это нереализованные чувства. В том числе, и те, что никогда не реализуются. — Да, издали оно громадное и цельное, а приблизишься, и распалось на брызги света, воды, запаха. И сразу ощущаешь на лице, в душе, на коже его живую плоть. — Да-да, вы совершенно правы. Надя вдруг помрачнела: — У меня страшно болит голова. Ирина Аркадьевна забеспокоилась, прикоснулась губами к ее лбу, заставила показать язык и горло. Вроде не было ничего смертельного, но она повела дочку лечиться домой, а Суворов направился купить вина и фруктов. — Баночка в саквояже! — крикнул он им вслед. — В боковом кармашке! Как она великолепна, подумал он об Ирине Аркадьевне, и ее, как море, нельзя окинуть одним взглядом. На нее надо смотреть всю жизнь, пришла ему в голову мысль, страшно смутившая его. Неужели здесь все определится? Когда? — Что-то я забыл, о какой шкатулке шла речь? — как бы между прочим, спро­ сил Суворов у Ирины Аркадьевны, когда они вечером втроем пришли на набереж­ ную. Его не оставляла мысль о ней, и оттого было не по себе. Ирина Аркадьевна смотрела на огни фонарей вдоль набережной, на огни в каютах теплохода, на дрожащие огни в черной воде и ощущала, как они горячи. Они горячи, как слова объяснения, которые осветят и согреют им будущую жизнь. Она ощущала в себе жар от предстоящего объяснения. Что оно неизбежно, она была абсолютно уверена. Они уже оба на краю. Нельзя более ступить шагу, чтобы не сорваться вниз. Сегодня мы с ним сорвемся вниз, сегод... — Шкатулке?— удивиласьМартынова.— Ах, вы о той шкатулке? Да вы сами, Геор- гий Николаевич, рассказали о ней. Помните? Когда танцевали, справляя новоселье? — О шкатулке? Когда танцевали? — растерянно улыбнулся Суворов. — Да-да, вы тогда весь вечер говорили о том, какой эффект произвел на ваших гостей рассказ Софьи о шкатулке с бриллиантами. Дуэль, горы, лошади. Мне понра­ вилось. Неужели я рассказывал о Софье и шкатулке? Наверное, тогда я еще был весь во власти печали от разлуки с ней, подумал Суворов и вдруг понял, что время не влас­ тно над его печалью. Софья сейчас где-то вон в той стороне, за семью морями, за семью горами... Вечер потерял для Суворова часть своей прелести, и это сразу уви­ дела Ирина Аркадьевна. — Какие-нибудь неприятности? — спросила она, почти физически ощутив вне­ запную грусть Георгия Николаевича. Она взяла его под руку. Как хрупко все, думал Суворов. Ведь только что он едва не произнес слова: «Ирина Аркадьевна, прошу руки вашей». И вновь Софья... — Нет-нет, — рассеянно ответил он, а Мартынова поняла, что сегодня, увы, объяснения не состоится. И огни на набережной, на корабле и на воде как-то сразу потускнели, стали огоньками, и стали видны звезды, которые были далеки и холодны. Особенно в той части неба, которая накрывала невидимое море, накрывала невиди­ мый Кавказ.