Сибирские огни, 2004, № 6

жёсткое слово, которым Солженицын клей­ мил и клеймит и «образованцев», и «либе­ ралов» от литературы, и «прорабов по­ эзии» — не-чувствие. Неспособность слы­ шать, видеть и принимать в своё сердце боль и радость своего народа, своей страны. Впрочем, какое там «своей»: для них она — «эта страна»... ...А тогда, проклятой осенью 93-го, про­ читав в запрещённой газете стихотворение «Четвёртое октября», я даже не сразу понял, кто его автор. Когда же дошло, что это «тот самый» Кублановский, в предперестроечное время рванувший на Запад, я, проживший там десять лет, а вот недавно вернувшийся, признаюсь, удивился. Как-то мне думалось, что поэту с такой судьбой должны быть бли­ же «либерально-реформаторские» настро­ ения, прозападническое мышление, и уж, ра­ зумеется, в том октябрьском кризисе, по моему мнению, не мог он осуждать дей­ ствия президентской стороны, будь они триж­ ды незаконны. Вспомним, ведь не только пресловутые литературные «холуяжники» требовали тогда в печати репрессировать писателей антипрезидентского стана, — про­ ницательнейший Солженицын, и тот не сра­ зу разобрался в том, какое преступление со­ вершено ельцинским режимом. Кублановс­ кий же — сразу. «Прямой наводкой»... И я с тех пор стал его ярым читателем, не пропускал ни одной его новой публика­ ции в прессе, знакомился с новыми книга­ ми, прочитал многое из его ранних и эмиг­ рантской поры творений. И понял — и это понимание стало абсолютным после прочте­ ния книги «В световом году», что точно так же, как не мог Юрий Михайлович не напе­ чататься в «Метрополе» среди многих чуж­ дых ему по духу людей, не мог он не напи­ сать и не опубликовать в оппозиционно-пат- риотической газете своё «Четвертое октяб­ ря». И это при том, что никакая «политизи­ рованность» и не ночевала в его стихах, и никакой «ангажированностью» его книги даже слегка не пахнут. Но вот читаю сугубо лирико-пейзажный этюд: «Черёмуха наша выбрала/ землю — из глубока,/ не поперхнувшись, выпила/ птичь­ его молока,/ горького и душистого,/ влитого в толщу истово/ вечного ледника.// ...Много её колышется,/ жалуется окрест,/ радуется, что слышится/ доблестный благовест/ — око­ ло дрёмных излук Оки/ поздними вёснами/ иль на утёсах Ладоги/ с сёстрами соснами,/ с зыбями грозными,/ мольбами слёзными,/ верой без патоки.» Читаю это великолепие стихотворческо­ го умения (редко дающиеся современным поэтам разноударные рифмы, многослож­ ные и ассонансные, но сочные «краесогла- сия» строк, изящные строчные переносы строк, анжамбеманы, и прочий вожделен­ ный материал для стиховеда) — и вспоми­ наю высказывание И. Бродского о Кубланов- ском: «Это поэт, способный говорить о го­ сударственной истории как лирик и о лич­ ном смятении тоном гражданина. Его техни­ ческая оснащённость изумительна». Редкостный случай, «эксклюзивный»: автор этих заметок абсолютно согласен с Бродским в оценке поэзии... Ведь и в самом деле, вся эта роскошь просодии, ритмики и рифмовки служит единой цели — созданию не просто образа, но лика Русской Земли, способной пережить любые грозы и остать­ ся прекрасной; столь точно подобраны гла­ голы, определения и звуковые переходы, что лирический набросок веет Историей... Так вот теперь моё твёрдое убеждение: потому и диссидентский «Метрополь» в 1979-м, и «красно-коричневый» запрещён­ ный «День» в 93-м были нужны Кублановс- кому, потому и сегодня он, трудясь в либе- рально-псевдо-авангардистском «Новом мире», печатается и в изданиях совершенно иной направленности — потому, что, про­ стите, плевал он на все «лагеря» и «фланги», чуждо ему корпоративное отношение к ли­ тературе. Тут должен напомнить определе­ ние, высказанное мной в начале заметок. Потому, что он — русский поэт-бунтарь. Потому что для автора книги «В световом году» поэзия, как для любого настоящего поэта (русского, по крайней мере), — все­ гда есть бунт, мятеж. Это бунт против стан­ дарта, против трафаретно-устоявшихся (или официозно-общепринятых) взглядов. Опро­ вержение стереотипов, ниспровержение унифицированно-усреднённого восприя­ тия жизни, отрицание обезличивающих ка­ нонов. Это утверждение жизни, искусства и души человеческой во всём невероятном и невыразимом многообразии. И точно так же, как в 70-е годы минувшего века мой сверстник бунтовал словом против плесе­ ни «блюстителей идеологии», в 93-м он сло­ вом утверждал мятеж против их «оппонен­ тов», которые, как некогда Троцкий мечтал «загнать народ железной рукой в счастье социализма». Мечтали — и воплотили свою мечту: танковым огнём загнать народ в «царство демократии». Это русский бунт, но — не бессмысленный, а исполненный творчества, и, если и беспощадный, то лишь к себе как к художнику русского слова. По­ тому и рождаются под пером Кублановско­ го строки, на первый взгляд, алогичные, па­ радоксальные — но врезающиеся в память сразу же и накрепко, сильней самых чекан­ ных формулировок; вот так для многих чи­ тателей и товарищей по перу «новорожден­ ной классикой» стало начало «дальневос­ точного» стихотворения: 203