Сибирские огни, 2004, № 6

Олег Хлебников. Хороший, даже очень хороший поэт, почти классик. Но какой-то раз и навсегда умиротворенный, с чем-то смирившийся, сравнявшийся. «Я был моло­ же всех, и вот почти со всеми сравнялся...» «Я и сам-то ветхий, как Адам...». Благосло­ ви же тебя Господи! Евгений Бестужин, автор менее извест­ ный, почти не известный. Но теперь буду судить о нем по рассказу «Сумасшедший». Его герой чудом оказался в ином простран­ стве и времени в компании с человекоподоб­ ными, которые «не вздыхали и не улыбались, не бегали и не плакали, не играли и не танце­ вали под музыку...» Никто из них не ел, не спал, «не занимался любовью, не испражнял­ ся», а вместо крови у них нечто похожее на «застывшую смолу». Эти прекрасно-жуткие полулюди ждут у моря чего-то или кого-то, жадно наслаждаясь солнцем. Смахивает, ко­ нечно, на Метерлинка. Но больше— на прит­ чу о мутантах-вырожденцах, у которых чего- то не хватает. В организме или в отдельных его частях. Кажется, что они утратили это в процессе эволюции. А может, инволюции. И так похоже на наше общее будущее. После этого «Председателя летальной комиссии» — рассказы Ольги Ильницкой — читать как-то расхотелось. Уж лучше «Терки­ на на том свете перечитать». Надежнее. Открываю стихи Юрия Домбровского (неужто того самого?). Первый стих называ­ ется «Реквием». Ну это уже слишком. Одно­ го «романа-мартиролога» с меня хватит. Гриша (sic!) Брускин. Коротенькие, с во­ робьиный скок, истории из мира богемы, на­ чиная с 20-х годов. Может, на них отдохну, глот­ ну свежего воздуха после кладбищенской те­ матики? Отдохнешь, если сильно захочешь: уж очень мелки они, эти «глотки». Житейс­ кий сор, крохи со стола, реплики «в сторону» в исполнении известных личностей. Есть и про Сибирь. Там, «в эвакуации, Альтман стоял у мольберта и кисточкой смахивал с холста та­ раканов. Одного не мог смахнуть. Мазнул по нему берлинкой и сказал: «Заслуженный де­ ятель искусств». Из таких «тараканов» и со­ стоит Гриша. Вернее его истории. «Рабочие тетради 60-х гг.» А. Твардовс­ кого — это вам уже не какие-то тараканы. Это история литературы 60-х в черновиках. Иногда напоминает свалку фактов, непросе­ янных для печати, ибо не для этого предназ­ начались, не для вечности, а для текущей ра­ боты. «Свердл(овский) райисполком — на­ счет кв(артиры) Кондратовича». Все эти «свердл.» и «кв.» и прочие в спешке укоро­ ченные слова явно хотели бы остаться там, в той эпохе, в столе у Твардовского — ему и своего «Нового мира» хватало. Ну, или хотя бы в архивах библиотек. Добавят они знаний о писателе и эпохе или архивной пыли, труд­ но сейчас сказать. «Знамени» видней. Однако устал я от № 8 , загляну-ка в №9. И вновь — крохи со стола: «Записные книж­ ки» Фазиля Искандера. Опять убеждаюсь в своей правоте — короче стали мыслить в «толстых» журналах. И «круче». «Хамство — необработанная искренность». Спорно, но зато эффектно. «Есть Добро и есть Зло. Соединяющее звено — мошенник». Да, смешно. Но смущают большие буквы у доб­ ра и зла: это ведь имена Бога и сатаны, неуж­ то они могут быть одной величины? Или это уравнивание — тоже вид мошенничества? А вот и о Боге: «Бог — тоска по смыслу». Видно, видно, что тоскуете, только прячете за ширмой иронии. Много записей «толко­ вательных», будто маститый писатель сам себе, заново объясняет известные вещи. Как водится, с лукавинкой, хитринкой, а где и кри- винкой. «Блат — интимное мошенничество». Опять про мошенничество! «Церковь — на­ родная бибилиотека». «Революция — народ­ ная истерика...». Что делает с человеком при­ вычка к юмору, да еще «народному»! «Ге­ роизм старости — опрятность мысли». Спра­ ведливо, но слишком гладко. Впрочем, хва­ тит брюзжать, афоризм хорош, но больше читать не хочется. Название стихов Инны Лиснянской «Со­ рок дней» — в память и умершего мужа, поэта С. Липкина, и «Реквиема» А. Ахмато­ вой, уж очень похожи. Но хватит с меня «мар­ тирологов» номера 8 -го. Александр Скоробогатов. Роман «Кока­ ин». Тоже пропустить? Ведь в этой главе я занят наверстыванием упущенного време­ ни в дебатах о Пелевине. Но пока колеблюсь, глаза сами уже бегут по страницам. Что-то на классический «Роман с кокаином» А. Агеева не очень похоже. Автор путается, чем дальше, тем больше, каждую минуту в каждом своем шаге, помысле, зрительном образе, не понятно, какую реальность отра­ жающем — его, собственную, или для всех общую. «Я неожиданно выхватил из карма­ на молоток и гвоздь, приставил гвоздь к его голове и размахнулся молотком». Кажется, что «гвоздь» этой прозы он приставил к моей голове. А что «приставит» на следую­ щей странице? Впрочем, кажется и сам ав­ тор быстро стал уставать от своего «Кокаи­ на». И, быстро его скомкав, начал другой — «Роман о зайцах», скверный, как сальный анекдот в мужской компании. «Часть 2-я. Заяц-сын рос достаточно быстро. Вскоре он уже весь покрылся шерстью». Конец 2-й ча­ сти романа. Нахальная, хамская краткость, рассчитанная на «своего» читателя. «Чужие» здесь не ходят. И вновь знаменитость: Виктор Куллэ, ленинградец, петербуржец, поэт школя И. Бродского, его обожатель и исследователь, последовательный «знаменец». Что еще ска­ зать? Стихи? В меру остроумны, в меру 197