Сибирские огни, 2004, № 6

ГЛАВА4,гдеавторрезкоменяет маршрут И тут я почувствовал острую необходи­ мость прервать плавное течение мыслей сво­ его дневника и немедленно вернуться в 2004 год. Пора, наконец, разгадать загадку числа «7». Ее загадал читателю своим новым ро­ маном никто иной, как Виктор Олегович Пелевин, ВОП, и адресована она, как мне показалось, как раз «постным» модернис­ там из «Знамени». Не зря едва прикрытые но зато концептуальные комплименты писа­ телю прозвучали именно оттуда, от Наталии Ивановой, главного критика журнала. Со сдер­ жанной гордостью за современное состояние литературы говорит она о последних дости­ жениях в прозе, пытаясь даже наметить ее жанры: «роман-ретроспекция», «эго-проза», «традиционное повествование в русле пси­ хологического русского реализма», «гротеск, сдвиг, гипербола, мистика, метафизика». Те, кто «клюнули» на эту милую, в традициях старой критики, классификацию, не поняли, что это только декорация, маскировка для главного — объявления В. Пелевина, автора романа «Диалектика переходного периода (ДПП)», совестью русской прозы, призером литературной гонки за первенство и в стиле, и в идеологии, и вообще — во всем. Парадокс! Вроде бы солидный, эруди­ рованный, авторитетный, работающий в лучшем (в пределах Садового кольца) «тол­ стом» журнале, и вдруг сама Н. Иванова «клюнула», «купилась» на очередную мис­ тификацию литературного имитатора. Поду­ мать только, в своей статье под названием «Сомнительное удовольствие» («Знамя», 2004, №1) она всерьез пишет о том, что ВОП в своем романе «ответил на вызовы» совре­ менности, что ВОП с его последним рома­ ном — «это центр нервных волокон, солнеч­ ное сплетение современной русской словес­ ности», что он написал «идеологический», «свифтовский», неприятный, яростно и гро­ тескно политический роман», и даже что он, роман, почти что производственный (о но­ вом русском капитализме), как в соцреализ­ ме. Когда же под конец Н. Иванова выдает «ДПП» еще одну «премию» — за лучший бестселлер, но «не тот, кто «масскульт» (Дон­ цова или Маринина)», а для «серьезных», — понимаешь, что критик запуталась. Придем же ей, ослепленной гением ВОП, на помощь, сообщив, что никакого ге­ ния нет. Все, о чем писала и за что хвалила Н. Иванова этого писателя в вечных черных очках, — только игра в поддавки гораздого на миражи и фантомы ВОП. Здесь он дей­ ствительно мастер — мастер делать из Пус­ тоты видимость чего-то серьезного, весомо­ го, идеологического. Какие тут, прости Гос­ поди, «вызовы» современности! То, как вы­ дул из цифры «7» мыльный пузырь романа «Числа» (входит в книгу «ДПП»), достойно зависти. Ну и что, что герой романа бизнес­ мен Степан Михайлов, ну и что, что он яко­ бы «грядущие изменения, политические тен­ денции и общественные сломы чувствует удивительно». Главного не видит «Знаменс­ кий» критик — пустоты, истинного героя всех произведений писателя, начиная с «Омон Ра». Прогресс лишь в том, что в этот раз вместо нее автор подставил сакральное число 7, якобы судьбоносное для Степана. Чтобы заманить его этой элементарной ми­ стикой в глубь романа. А там читателя ждет, по выражению Н. Ивановой, «шок» — го­ мосексуальный интим двух очумевших от сытости и достатка банкиров, Степана и Ге­ оргия Сракандаева. И всюду мельтешит на­ зойливая семерка в виде сочетания чисел 3 и 4, которое Степан видит даже в пустяках — вилке, буквах В и Г (третья и четвертая бук­ вы алфавита), греческой гамме и прочем. Если это и диалектика, то для слабоумных. Надо быть слепым, глухим, инфантильным и еще писать в «Знамени», чтобы принять всерьез эту небрежно припудренную шир- потребовской мистикой арифметику. Какой тут Свифт с его гротесками, какой песси­ мизм с пророчествами пугающих перспек­ тив, если все упирается лишь в одно пережи­ вание — любви к самому себе. Тут, пожа­ луй, только Мюс, французскую подружку Степана, и можно назвать главным идеоло­ гом романа: «Секрет капиталистической оду­ хотворенности заключен в искусстве потреб­ лять образ себя», — говорит она обескура­ женному Степану. Вот и весь секрет: 3 + 4, т.е. Степан + Георгий равно не 7 и не союзу двух банки­ ров, а самому ВОП, вернее играм его вооб­ ражения. Все остальное — материал, «мас­ са», которая относится к современности, так же, как Степан к Достоевскому. Н. Иванова, цитируя «достоевское» место в «Числах» — Степан «мог бы, конечно, выйти на ступени перед памятником Достоевскому... и заре­ веть на всю площадь» — вряд ли неумыш­ ленно укорачивает цитату. В многоточии таится: «надеть грязные сракандаевские уши», а в конце должно быть «зареветь: «И я! И я! И я!», т.е. заревел не в смысле «заплакал», а-зак- ричал по-ослиному. Выходит, спрятано здесь не что-то лишнее, а грязные подробности «ихнего», капиталистического интима, кото­ рые Н. Иванова стыдливо обкорнала. И дви­ гало ею все то же короткомыслие, в данном случае не «постное», а «скоромное». Правда, во второй части статьи Н. Ива­ нова пытается выгородить ВОП, не знающе­ го моральных запретов (Степан совершает с Георгием «это» в одежде православного свя­ щенника). Она придумывает нетелесное 194