Сибирские огни, 2004, № 6

Пример Укачина я всегда приводил в качестве образца следующему поколению студентов Литинститута, приехавших из Горного Алтая. Я всегда говорил о его уни­ кальном упорстве, потрясающей работоспособности, цепкости ума, живости памя­ ти. После любых встрясок и испытаний Укачин на утро, как бы ни было тяжело, утирая пот со лба величиной с горошину, садился за стол, за пишущую машинку и начинал работать. Он был неуёмный человек! Он за всем следил, ничего не упускал из виду, он был в курсе всех литературных и общественных событий. Я на его похоронах сказал, мол, привыкли думать и говорить, что Укачин всю жизнь пьянствовал. Но поэт Укачин никогда не пил. Поэт Укачин действовал, мыслил! До конца дней своих он оставался именно действующим поэтом. Это подтверждают и посмертные публикации после­ дних стихов, замечательных стихов мужественного человека перед лицом смерти гово­ рящего с нами с высоты поэтического духа. Это подтверждает и напечатанная в преды­ дущем номере «Сибирских огней» его «Легенда о семи братьях» в переводе Владими­ ра Берязева, свидетельствующая о таком проникновении в сокровищницу языка, в традицию народа, которое свойственно лишь подлинному большому таланту. К сожалению, мы часто не умели отличать человека Укачина и поэта Укачина. Особенно здесь, в Сибири, в алтайской среде чаще всего совершали эту подмену, эту ошибку, которая не позволяла разглядеть очень и очень многим за непростым и небезгрешным человеком — подлинного и большого поэта. Самый яркий, самый плодотворный период поэта Бориса Укачина пришелся на 70-е годы. Он был в полной силе, московские бурные годы отошли в прошлое, он творил, он созидал с полным осознанием меры своего таланта. А мера эта была вели­ ка. И в эти года в нашей литературной буче мы были вместе, действовали рука об руку. Мы были вместе и в творческих пристрастиях и устремлениях, и по ряду обществен­ ных позиций. Нелёгкое было время, но очень содержательное, насыщенное. * * * Это было десятилетие, когда Алтай стал открываться, всей своей красой и мо­ щью входить в сознание, в культуру России и не только России. Очень многие люди, приезжавшие тогда на Алтай, приезжали сюда именно потому, что здесь был Укачин. Конечно, наиболее известен Николай Рубцов. Но на Катунь приезжали и Зиедонис, и Распутин, и Белов, и многие другие. Однокашники, друзья, набиравшие силу новые классики советской литературы. Не редкостью становились и иностранцы. По сути, дорогу многим и русским, и национальным, и зарубежным писателям сюда, на Алтай, по-настоящему проторил Борис Укачин. В связи с этим, вправе задаться вопросом: в чем же особенность творчества Укачина, почему оно вышло за рамки долин Катуни и Урсула, почему оно откры­ лось многим и многим? Думаю, дело вот в чем. Есть поэты, которые творят в рамках национального языка, национальной культуры, т.е. сугубо своя корневая стихия образов, интона­ ций, ритмов, достаточно замкнутая, автономная. Это поэты, ограниченные предела­ ми своей этнической территории, рамками национальной художественной тради­ ции. Тут ничего не попишешь. Кому что дано. В этом можно усмотреть ущербность, но можно сказать, что человек, художник находится в равновесии со своей средой, он органичен. Однако Укачин одновременно находился в двух мирах, Укачин был поэтом, который был обращён к внешнему миру, миру большому, разноязыкому, разноголосому, поэтому читатель его может жить где угодно. Укачин сопрягал эти два мира и этим был интересен. Феномен Укачина в том и состоит, что наш заповед­ ный древний мир, мир, доселе сокрытый от многих глаз, он сумел вынуть, вынести на поверхность. Вынес и донёс. Тому способствовала необыкновенная широта его души, его общительность, незакомплексованность, он очень легко устанавливал контакты, никогда не смущал­ ся того, что многим было неведомо, где находится Катунь и Горно-Алтайск. Теперь- то всему миру, всей планете ведомо. Но, будучи сильным человеком, он не боялся если надо и вступить в конфликт и с властьпредержащими на местах, и с литератур­ ными чиновниками в Москве, он был храбрый и независимый. Думаю, он унаследо­ вал отцовские качества, его отец Ухача был очень незаурядный человек, известный табунщик, о нём сохранилось очень много добрых воспоминаний в нашей родове. Хорошая, мощная наследственность, это называется — порода. В этом смысле, ко­ нечно, его будет очень сильно не хватать, наши коренные интересы, вопросы разви­ тия языка, культуры, сохранения национального наследия — здесь он был неприми­ рим, здесь он шёл до конца и никогда не допускал сделку с совестью.