Сибирские огни, 2004, № 6

ВИТАЛИЙ ЗЕЛЕНСКИЙ $ № , ИСКУШЕНИЕ ЛУКАВЫХ Почему, например, фисташки попали в свиное сало? Потому, оказывается, что Фридрих Великий любил, во-первых, фисташки и, во-вторых, колбасу. И вот колбас­ ник Пфуль, будучи поклонником монарха и не имея возможности выразить свою преданность иначе, как в колбасе, напрягает все свои умственные способности к толму, чтобы изобрести комбинацию приятных для великого человека продуктов в одном изделии. «И, таким образом, его личная колбасная мысль не была исключительно лич­ ною, узко-эгоистическою, но примыкала и к общему ходу отечественной истории, соприкасалась с жизнью великих деятелей страны, и Пфуль, а затем потомки Пфуля, говоря о фисташковой начинке, могут говорить также и о Фридрихе Великом, не выходя из узкого круга своей буржуазной жизни и специальности». Почему же другой знаменитый колбасник Шнапс делает колбаски почти по первобытному способу, не заботясь об изяществе формы и стараясь достигнуть только того, чтобы большая толстая колбаса продавалась по дешевой цене? А пото­ му,— полагает русский писатель,— что этот Шнапс ищет популярности в массах, в пролетариате, потому что он — социалист. И именно в целях общественной рефор­ мы создает и начинку, и форму колбас такие, какие соответствуют его убеждениям и могут способствовать осуществлению этих убеждений в общественном деле... Из этих остроумных заметок следует вывод: немцы Пфуль и Шнапс, потрудив­ шись и для себя, и для прошлого и хлопоча о будущем, имеют право заканчивать свой день десятками двумя-тремя не совсем доброкачественных сигар... По-другому складывается день русского буржуя. Сидит он в трактирном каби­ нете, пьет и жрет все, что попадется под руку, наливается и пивом, и шампанским, и водкой, отпивается от всего этого пойла квасом, потом опять жрет. И не до десятого часа, как Пфуль и Шнапс, сидит он за питейным столом, а сидит бесконечно. Уже замучены до потери сознания лакеи, уже разъехались по домам даже ночные извоз­ чики, уже звонят к заутрени, народ идет на работу, а он все сидит и пьет. Да и окончив нескончаемое питье в шикарном ресторане, едет куда-то, где уже заперто, умоляет отворить, а когда не отворят, «лезет в извозчичий трактир, просит сделать пирог с яйцами, требует папирос в три копейки десяток после великолепных сигар, которые остались «в нумере» роскошного ресторана, воткнутые в ликер, в шоколад, расплю­ щенные о зеркальное стекло. «Наш буржуй ни перед чем не останавливается по части пользования продуктами цивилизации и куда как превосходит в этом отноше­ нии скромное сосание пива и скверных сигар, которые позволяет себе европейский буржуа, но европейский буржуа имеет право на пиво и сигару, а наш буржуй этого- то права и не имеет». Глеб Успенский изображал нравы различных общественных слоев порефор­ менной России, потому его частные наблюдения полны бытовых деталей более чем вековой давности, однако до чего же узнаваемы некоторые лица! Не оттого ли так близки нам аллюзии из столь отдаленного прошлого, что мы являемся свидетелями, а по большинству жертвами нынешних российских реформ, которые вновь вывели на поверхность жизни те самые узнаваемые типы. Живуч оказался русский буржуй, ой живуч! Смотрите, как неожиданно появился, «точно с неба свалился» буржуй XIX века. А появился он в годы становления капитализма в России, когда «неведомо откуда» открылся широчайший кредит, открылись банки промышленные, земель­ ные, концессии и т.д и т.п., — «все это в огромнейших размерах ввалилось в общество и, как магнит притягивает одинаково и ключ, и иголку, и ножик, и перо, притянуло к себе и купца, и чиновника, и помещика и инженера, и офицера и создало совершен­ но новое сословие — сословие людей с кучей денег в руках, с кучей денег не зарабо­ танных, не «нажитых», не имевших даже плана истратить эти деньги». И вот, как из квашни под влиянием банковских дрожжей, подогреваемая живот­ ной жадностью к наживе полезла через край эта вздутая, рыхлая, расплывчатая мас­ са, это тестообразное, бесформенное сословие. И в частную жизнь влезает это со­ словие, но уже не за деньгами, а с деньгами в кармане, влезает за тем, чтобы жить, доставить «себе удовольствие». И вся эта новорожденная орда людей, мгновенно вознесенная на недосягаемую высоту, в миллионы раз превышающую доступные ее пониманию размеры жела­ ний, никогда не думавшая ни о чем общественном, опустошенная нравственно в отношении к недавнему прошлому, опустошенная умственно в отношении к буду­ щему, а в настоящем поставленная исключительно в самое благоприятнейшее поло­ жение — живи в свое удовольствие, — увы, ничего не могло изобрести ни по части J y Q широты размаха, ни по части прихотливости, ни тем менее по части изящества. «Ку-