Сибирские огни, 2004, № 6

кие кружочики, которые мама делила между нами, ребятишками, а побольше ку­ сочек оставляла отцу — он ведь у нас работал тяжело»... — пиит изображал на пальцах, какие были мизерные порции деликатеса, а мне представился большой деревенский дом с палисадом, где жила семья директора совхоза и где, если чего и не хватало к столу, так это птичьего молока. Но я понимал сверхзадачу творческой личности: поддержать на выборах новую власть, а с нею грядущее колбасное изо­ билие. Оно ассоциировалось непременно с демократическими свободами «как у них, на Западе». Благополучная во всех отношениях Москва была пропитана потребительским духом, казалось, изначально, а проамериканские настроения давно уже стали для массы обывателей чем-то вроде религии. Бывало, приезжаешь в белокаменную, идешь к друзьям. Хорошие приветливые люди, коренные москвичи, образование высшее, профессии творческие, круг общения изысканный — от Окуджавы до При- ставкина. О чем разговор? Ну, как там у вас в Сибири? Говорят, колбаса по талонам? Ужас какой-то, право! — в глазах хозяйки испуг и сострадание. Да что вы так за сибиряков-то беспокоитесь! Не колбасой единой живы...А кому чего мясного или жирного не хватило, тот идет в «Дары Сибири», в «Кедр», — в любой магазин Коопторга и там бери хоть парное мясо, хоть колбасу местную ( с чесночком, с перчиком — вкуснятина!), хоть масло натуральное сибирское, рыбки речной для разнообразия прикупи, ежели кто на косача глаз положил, — пожалуйста и косач. Грибы опять же, орех кедровый — все от чистой природы. Стоит подороже, чем в госторговле, но не запредельно... — А что это за слово дикое — «косач»? — Оно и есть дичь, сиречь самец тетерева... — Дичь! Надо же! Как интересно... Далее беседа плавно течет по искусственному руслу всех кухонных разговоров, получивших мощную подпитку через «новое мышление» от генсека. Пришел, наконец, тот день, когда я, посетив снова Москву, уже расцвеченную богатой рекламой новых хозяев, смог в натуре осмотреть новейший супермаркет на улице Космонавтов, что как раз по дороге к старым друзьям. Перед открывшимся мне изобилием разнообразной жратвы (о подобном когда-то давно прочитал в ро­ мане Томаса Манна «Приключения авантюриста Феликса Круля» — там одно опи­ сание восхитительных мясных яств занимает целую страницу), я несколько растерял­ ся, а потом, соотнеся долларовые цены со своими рублевыми возможностями, ку- пил-таки один аппетитный с виду кружок заграничной колбасы к ужину. К моему немалому огорчению, московские друзья колбасу эту кушать не ста­ ли, пришлось над ней трудиться мне одному. Кишка-то оказалась начиненной чем угодно, только не рубленым мясом! А что до вкуса и запаха — уважающий себя хозяйский кот посмотрел только издалека и отвернул морду. Ничего не оставалось, как замять неловкость «по умолчанию». Впрочем, колбасная революция свою роль сыграла, теперь это уже не тот знако­ вый продукт, не вопрос для всенародного обсуждения. Каждый может съесть все, что лежит на прилавке. Хотя бы и глазами... Но колбасная мысль — она глубже. Недаром занялся ее исследованием русский классик в своем роде литературы Глеб Успенский... В очерке «Буржуй» писатель решительно проводит разделительную черту между этим сугубо российским явлением и схожими иноземными понятиями: буржуа по- французски или бюргер по-немецки. «Помилуйте! Возьмите вот хотя бы эту толстую колбасу с языком и с фисташка­ ми — один из бесчисленных продуктов умственной деятельности подлинной евро­ пейской буржуазии — и подумайте, какие усилия должна была сделать колбасная мысль колбасного европейского мыслителя для того, чтобы первобытная форма колбасы (образчиком которой, я думаю, можно считать колбасу малороссийскую) достигла удивительного совершенства форм колбасы современной? Не подлежит никакому сомнению, что колбасная мысль должна была хоть и медленно, но беспре­ рывно работать над усовершенствованием малейших деталей, из которых наконец создалась как современная колбаса, так и все колбасное дело во всех своих разветвле­ ниях и подробностях». Размышляя дальше в том же несколько ироническом стиле, автор выходит на серьезные категории нравственности. «Личная жизнь европейского буржуа всегда была наполнена какой-нибудь идеей... «Личность», как и «идея», руководившая ею, росла, совершенствовалась и развивалась»... ВИТАЛИЙ ЗЕЛЕНСКИЙ ИСКУШЕНИЕ ЛУКАВЫХ