Сибирские огни, 2004, № 6

И в этой сумеречной гуще Встают, укрытые на дно, Иные силы, Нам, живущим, Знать о которых не дано. НАОСЕННЕМКЛАДБИЩЕ Здесь иная бывает прохлада. Очень тихо. И так хорошо, Словно ты в состоянье распада, Сам того не заметив, вошел. На лучи распадается солнце, Распадается путь на шаги, Распадаются сосны на кольца, В водоемах — вода на круги. Ничего не почувствуешь сразу, Ничего-то не произойдет. Он почти незаметен для глаза, В неизвестную жизнь переход. * * * .. .А мы смеемся в это утро, Печенье мятное жуем, И так прозрачен день, как будто В аквариуме мы живем. И все ж от окон до порога, Мы это чувствуем слегка, Везде присутствует тревога Необъяснимая никак. Вот так в аквариуме зыбком Под электрическим лучом, Резвясь, посматривают рыбки На притаившийся сачок. .А кто-то с замыслом неясным К стеклу склонился и затих. И слишком долго и опасно Зачем-то изучает их. Вышел в рощу — всюду иней! День морозом опьянен. Губы выклубили имя Невесомое твое. День, присыпанный порошей, День, истаявший, как нить, Этот день, такой хороший, С чем, скажи, еще сравнить! * * * Все прошло, дождем промылось, Отболело, отлегло. И нечаянно явилось Песни белое крыло. Песня соткана из шелка И запущена в полет. В этой песне тонко-тонко Одиночество поет. День стоит такой погожий И высокий. Потому Мне не вытянуть, похоже, Эту песню одному. Там за последней остановкой, Есть освещенный поворот... Там есть чугунная ограда, Там за витринами неон... А мне туда совсем не надо, А мне-то надо от нее! А мне к вокзалу в эту слякоть, В вагон. На полку. И — ничком. И горько плакать, горько плакать И утираться кулаком. А мне еще попутчик нужен, Чтоб умный был и трезвый был, Чтоб только слушал, только слушал И ничего не говорил. * * * Запахнула шелковые шторы, Распахнула шелковый свой взгляд. Есть черта такая, за которой Сразу начинается распад.