Сибирские огни, 2004, № 6

ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ АРХИВ раз Надежда Алексеевна со страхом (тогда казавшимся ей театральным) звонила в институт и спрашивала, почему Георгий Николаевич задерживается. А их замкну­ тость неужели только из-за архива? Неужели они свои жизни положили на алтарь прошлых жизней людей и событий, отшумевших в истории, как листопад. Старшие Суворовы обсуждали семейные тайны за закрытой дверью. Приглашали иногда Ни­ колая. А вот ее ни разу. Ей тогда это было крайне обидно. Просто меня не хотели допускать к своим тайнам, подумала Елена. Сперва боялись за свою жизнь, потом за карьеру, за семью. Выходит, и за меня? Все равно, все равно, думала она, я не могу им простить этого, не могу! Ведь они разбили мою жизнь. Из ряда документов, фотографий, дагерротипов, хорошо сохранившихся вещей видно было, что у предков Суворовых было поместье, были дома. Были лошади, собаки, коляски. На многих документах красовались подписи титулованных особ. Каких только вещей не было! Серебро, фарфоровые чашечки без ручек, картины, рукописи, письма, записки, лорнеты, лошадки каслинского литья. Расписанные под­ носы и инкрустированные шкатулки. Сборники стихов поэтов с автографами Инно­ кентия Анненского, Вячеслава Иванова. Золотые браслеты и золотые часы, мала­ хитовая и черепаховые шкатулки, обручальный перстень на небывало большой муж­ ской палец и тут же перстенек на карликовую лапку, перчаточка с припиской «С бала у княгини Печерской пятого января». А тут как будто одна посуда. В дорожном несессере серебряные ложки в холщо­ вой тряпке. На них, как и вообще на всей посуде и белье, на скатертях и полотенцах инициалы и вензеля Суворовых. Даже на больших дутых золотых браслетах с внут­ ренней стороны. Сервиз, заказанный дедушке и бабушке Георгия Николаевича (гос­ поди, когда это?) к их свадьбе. Да, свекрам было чего бояться. Представить трудно, как можно было всю жизнь жить с таким страхом в душе. Даже в последние десять лет, когда уже и бояться-то стало нечего, кроме жуликов да бандитов, и когда можно было продать золотишко, посуду, чтобы не надрывать пупок на различных подработках для ее же и Николая лечения, свекровь перекочевала из спальни в кабинет и устроилась там, как собака на сене. Вечером Елена, не чуя под собой ног от усталости, в отчаянии упала на диван. Первое ее желание выкинуть весь этот хлам на свалку, сменилось сомнением, а затем и уверенностью, непонятно откуда взявшейся, точно от общения с архивом, что все это надо обязательно сохранить и каким-то образом сделать достоянием общественности. Что, и мне теперь посвятить свою жизнь этому монстру, заглотнув­ шему семью Суворовых вместе с их родней?. Всю жизнь этот архив прятали от меня, а я теперь его должна сохранять? Не выбрасывать же его! Или все-таки выбросить? А чего я тогда три дня вожусь с ним? Смешно, крестьянка — наследница и хранитель­ ница господского пепелища. Елена в раздражении от собственной нерешительности едва не расплакалась. Сколько же их тут, этих вещей! И ведь их, скорее всего, никто специально и не соби­ рал, а складывал так, на всякий случай. Скопидомство не скопидомство, синдром Плюшкина. Из-за обостренного чутья времени, что ли, эта жалкая попытка сохра­ нить крупицы прошлой жизни? Неужто из-за неверия в жизнь будущую? А, с другой стороны, вряд ли кто из людей задумывался над тем, что от огромного мира останут­ ся не они сами, а эти бездушные, никому не нужные предметы, да и те-то в таком малом количестве. Но стоило Елене взять в руки перчатку или салфетку, документ или фотографию, она кожей чувствовала легкое жжение. Словно прошлое преврати­ лось со временем в кислоту или щелочь. Много было такого, чего не разбирал сам Георгий Николаевич. Поразительно, подумала Елена, все это старье будто напитано энергией молодости, но какой-то гибельной, и в нем дух Плюшкина смешался не иначе как с духом Печорина. А что за книга была там, в сафьяновом переплете? Огромная, тяжеленная. Еле­ на с трудом извлекла ее из ящика, чуть не сорвав себе ноготь, уселась на полу, прислонившись к ящику, и наобум раскрыла уже ближе к концу. Большая часть книги буквально отвалилась налево. «...Сегодня мне был знак свыше. С утра мне казалось, что я тащу на себе всю Россию. Это давало мне сил побороть мою болезнь. И поборол бы, в конце концов, не встреть я Суворова. Он был, как всегда, оригинален. Правда, неряшлив и такой маленький. И он тоже обличал меня в погибели России. Или все-таки это был мой внутренний голос?..»