Сибирские огни, 2004, № 6

и рядом нет ни одного человека, которого надо слушать, с которым надо говорить, и которого надо в чем-то убеждать. Мир менялся, и эти неожиданные изменения высвобождали в человеческих дулах огромное количество страха, плохо уравновешенного ничем не оправданной эйфорией. А этот страх, и эта эйфория в равной степени несли в себе опасность... Окончательно проснувшись, он разобрал свою дорожную сумку, бросил вещи в стирку и отмыл всю квартиру от накопившейся пыли. И только после этого вспомнил о письме, на которое надо было написать ответ. «Я опять путешествовал, пришлось, и меня снова занесло в твой родной го­ род. Но тебя там нет, и давно нет Людвига, и теперь вечерами в этом городе трудно найти себе какое-нибудь занятие. Бросил вещи в пустой Людвиговой квартире, открыл окно и вышел на улицу. Вечер, сумерки. И духота. Вялый зуд сварившихся в этой духоте комаров. На знакомых фасадах белеют алебастровые чаши балконов. Когда начнется гражданская война, на этих балконах будут устроены огне­ вые точки. И мы все засядем там, по разные стороны улицы, и будем стрелять, стрелять, стрелять друг в друга. Не потому, что так будет правильно, и не потому, что это кому-нибудь нуж­ но, а потому, что у нас война в крови. Война и революция. От рождения. И выхода нет. Что-то сломалось в этом мире, и теперь слишком многим легче ненавидеть, чем любить, дружить, сохранять верность... Мы давно уже погибли в этой войне, еще не начавшейся — она будет потом, попозже, в каком-то ином времени, — но уже погибли. Я подумал об этом, проплывая в толпе гуляющих мимо пересохшего фонта­ на, мимо открытого кафе, где когда-то мы пили легкое вино. А теперь там сидят какие-то другие люди... Я шел и смотрел на лица, как будто надеялся увидеть среди них какое-нибудь знакомое, но кого я могу здесь встретить? Время расслоилось, разделилось на отдельные потоки, извилистые, с замыс­ ловатыми завихрениями, и эти потоки текут в разные стороны, с разной скорос­ тью, сливаясь иногда и разделяясь снова. Именно поэтому, благодаря этим завихрениям, я, убитый когда-то давно слу­ чайной пулей, могу прогуливаться по этому городу в этой праздной толпе. Вокруг много красивых девушек, и у каждой на голове, в соответствии с местной модой, огромный черный бант. Какой-то мрачный праздник... Или это всеобщий траур? По жертвам буду­ щих трагедий?.. Сделал круг по проспекту и, подойдя к дому, посмотрел на свое открытое окно. Света в нем нет, значит, меня нет дома. И уже поднимаясь по лестнице, я подумал с надеждой: — Может быть, он спит? — Нет, не спит. Он поднимается по лестнице. В пустую квартиру, принадле­ жащую его другу, — ответил я себе очень трезво. Вот такие письма получаются ночью...» Время тянулось медленно, и это медленное течение иногда приносило конвер­ ты — белые или голубые — с письмами разных людей, слишком разных, но принад­ лежащих к одному кругу и одному поколению, и связанных общими давними воспо­ минаниями. Очень давними. Люди писали друг другу, словно пытаясь преодолеть расстояния и годы, разде­ лившие их, возможно, уже навсегда, и в какой-то момент ему стало ясно, что за этими письмами — легкими, бодрыми или почти деловыми — стоит растерянность 9 заказ № 236 129 НИКОЛАИ МЯСНИКОВ ДОш ЛЮБОВЬ. ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ...