Сибирские огни, 2004, № 6

Мы бежим за ними, пустыми, и воображаем, что у них что-то есть. И полу­ чаем в ответ: немного раздражения, ряд глупых претензий, и в этом ряду обяза­ тельно есть самая нелепая — чувство превосходства, для которого нет реши­ тельно никаких оснований. Но проходит немного времени, дует ветер и уносит их, как газету, на кото­ рой ночевал бездомный, и мы снова остаемся с пустыми руками. И с потребнос­ тью о ком-то заботиться. Улетая, они смотрят на нас, как на некие пункты в своем личном списке, и эта статистика в их прекрасных глазах не имеет никакого иного значения, кроме подтверждения того факта, что они — жили. Что они — есть. Что это с нами, что? Это наша сила притягивает к себе легкие предметы. Жизнь прожита. Не оттого ли нам тошно? Осталось что-то другое, то, что мы смутно ощущаем, еще не умея назвать. Я чувствую, как жизнь постепенно утекает в вечность, застывая там в раз­ вернутом виде, последовательно, мгновение за мгновением — и ничего уже нельзя исправить и нельзя зачеркнуть. Но что-то, какая-то частичка этой жизни остается здесь. Какая?» Он снова пил чай и курил, сидя по старой привычке на корточках возле стены, ложился в постель и долго лежал, думая об этих письмах — о том, которое пришло, и о том, что он написал в ответ. Что-то не поддающееся определению не нравилось ему и в том, и в другом, но что именно, было трудно сказать, и мысль об этом раздражала, отгоняя сон. Пытаясь от нее отделаться, он невольно начинал думать о тех вещах, о которых днем старался не вспоминать. О том, что давно перестало быть мыслью, превратив­ шись в бесконечный процесс беспокоящего ожидания. И тогда он понял, что уже не заснет. Поднялся, сел к столу и включил настольную лампу. «Сегодня вернулся из Нижневартовска — сорок часов на «Ракете», вместе с ночевкой в Каргаске, через всю выморочную, еле живую Томскую область. Глядел в окно в надежде увидеть Кузурово, вспоминая, как мы до утра искали Инну, заблудившуюся на острове, и смертный холод по ночам, и зажаренную на костре ондатру... Но так и не увидел. Или его смыло, или «Ракета» прошла дру­ гой протокой. Бросил взгляд в устье Чулыма и на знакомый причал, куда мы с твоим братом привезли тело Юрия Ивановича. На берегах удивительно много народу. Все агрессивны и пьяны, хотя алко­ голь практически не продается. Разруха везде и грязь. Лозунги со швабру величиной — о «новом мышлении». И над этими лозунгами, монументально, портреты Ильича в полный рост и в кепке. И рядом, на щите, какая-то цитата о том, что «нет у него начала, и нет у него конца». Слава Богу, что нет. У таких и не должно быть. На весь Каргасок один загаженный сортир, но есть два памятника погиб­ шим в войне. Три дома подряд — две столовые и шашлычная, и все закрыто. Даль­ ше — кафе «Таежное», и тоже закрыто. У крыльца стоит корова и дрищет. Табличка на стене: «улица Гоголя». Возле деревянной школы на гипсовом стуле сидит Крупская с толстой косой. Крупская выкрашена половой краской. Отбитый нос сияет удивительно белым пятном на темно-коричневом лице. На берегу мальчики и девочки разбредаются неверными шагами по ржавым сарайчикам для лодочных моторов. Час любви. Девочки громко матерятся, рас­ тягивая гласные. И эти безобразно растянутые звуки цепляют за усталые нервы и тянут душу.

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2