Сибирские огни, 2004, № 6

ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ АРХИВ Тогда и встретились два моих времени, а я и не придал этому значения. «Часы пока­ жут». Что показывали они? Неужели, счастье? Пожалуй, тогда — уже нет. Может, песочные часы были уже и в начале войны, на том мосту? Так что же, счастье бывает только тогда, когда на него еще есть время? Вряд ли. Сейчас у меня совсем не осталось времени, но мне все равно. И оттого я счастлив. Счастлив, потому что мне ничего не надо, и все у меня уже есть. Солнце почти уже село. Пора. Пора идти. Пока мир не придавила треугольная ночь. Заплутавший муравей полз поруке, одинокий, как жизнь. XLIX Дома он, не ужиная и впервые не записав в дневнике ни строчки, лег в постель. Почему-то вспомнилась Прага, и нашло странное умиротворение. За пять свобод­ ных дней он вдосталь находился по улицам и площадям старинного города. К вечеру, правда, сильно уставал. Куда раньше так спешил? Все так спешат к своей старости, словно оттуда можно еще куда-то пойти. Вот он, громадный зал, бюргеры, совер­ шенно удивительная атмосфера дружелюбия... Это был его последний день в Пра­ ге... Странно, как все хорошо видно, в таком ярком свете... И я всматриваюсь, словно гляжу на все это в последний раз, подумал Суворов. Последний взгляд — а как пер­ вый. Почему же я раньше ни на что не обращал внимания? Потому что смотрел не на мир, а только на самого себя?.. ...Не спеша, Суворов шел по стертому булыжнику узкой извилистой улочки, ведущей, скорее всего к реке. Навстречу, также не спеша, поднимался худощавый мужчина в черном распахнутом плаще, из кармана которого торчала свернутая газета. Георгий Николаевич невольно обратил внимание на большие растопырен­ ные уши мужчины и пронзительный взгляд настороженных черных глаз. Казалось, он впитывает, вбирает, всасывает в себя отчаяние, разлитое в воздухе и невидимое больше никому. Его глаза и уши были словно специально созданы для того, чтобы слышать и видеть одно лишь отчаяние. Суворов вспомнил портрет Кафки. Пешеход был очень похож на него. Удивительно, Кафка начисто лишен чувства юмора. Мо­ жет, потому что юмора нет в природе, и его мы придумали, как греки своих богов? Но мы явно превзошли греков. Мужчина прошел мимо Суворова, скользнув по нему невидящим взглядом. Суворову вдруг захотелось прямо там, на этой улочке, сесть где-нибудь у стены и перечитать «Замок». — Стой! — услышал он. «Стой — это не для меня. Меня уже не остановить», — подумал Суворов. — Стой же! Дальше нельзя! Георгий Николаевич оглянулся, никого не было. — Вам попить, Георгий Николаевич? — услышал он. — А? Что? Это ты, Лёля? Нет, благодарю. Я тебе рассказывал, как съездил в Прагу? — Рассказывали, рассказывали. Спите. Поздно уже. Свернув с улочки в тихий дворик, Суворов наткнулся на небольшую библиоте­ ку, но подумал не о землемере К., а о старосветских помещиках. Ему захотелось на часок зайти в нее и отдохнуть в тишине читального зала. Он вошел, представился на русском, французском и немецком. Сказал по-чешски: — Рад бых видет «Замек», — и добавил по-немецки: —■ «Das Schlos» von Franz Kafka. — Просим. Библиотекарша напоминала старую книгу, достаточно интересную, но не зах­ ватанную руками. Как тот же «Замок». Она была типичная еврейка. Очень живые красивые глаза, слегка выдающаяся нижняя губа, черный с проседью вьющийся волос. Чувствовалось, что до пенсии ей осталось совсем немного, но лицо и повадки пани говорили о противном. Суворову показалось, что она как-то особенно взгляну­ ла на него. Ему даже стало не по себе. Он достал из кармана изящную матрешку миниатюрного исполнения, показал, что их пять штук, одна в другой, и подарил пани 112