Сибирские огни, 2004, № 6

XLVIII Вскоре после сеанса омоложения Надежда Алексеевна предложила мужу идти на пенсию. — «Во всю мою жизнь я был всегда в употреблении, ныне, к постыдности моей, я захребетник!» — повторил Георгий Николаевич известную фразу своего великого предка. — Надин, договоримся: сегодня, 31 декабря 1975 года, в 16-35, эту тему мы с тобой закрыли. На обсуждение подобных тем я трачу очень много сил. А я должен ' быть сильным, потому что слаб. И на то, чтобы быть сильным, мне надо тратить гораздо больше сил, чем молодым. Где я их беру, как ты думаешь? Дома, в семье, в душе — когда там покой. А если меня лишить покоя, я просто растаю, как тают все старики. — Не знаю, я бы на твоем месте... — Да, ты не знаешь. Ты не знаешь, почему Александр Васильевич Суворов не проиграл ни одной битвы. Потому что он не сражался с женщинами. И еще потому, что ни одну из них не допустил на свое место. — Ты тоже не любишь ни в чем уступать! — в сердцах сказала Надежда Алексе­ евна, на что Суворов не стал ей возражать, дабы не расстраивать уж слишком свою супругу. Георгий Николаевич стал плохо спать. Это уже необратимо, думал он, атероскле­ роз и прочие удовольствия. Пора готовиться в путь, решил он весной, когда увидел из своего окна необыкновенно унылую панораму весенней черно-белой распутицы. Несколько месяцев Суворов приводил в порядок свои дела и дописывал труды. Лекции уже давались ему с трудом. Тяжело было не только физически. На лекции он вдруг ни с того ни с сего начинал говорить не по теме. Это в терминах профессорско-препода­ вательского состава звучит безжалостным приговором: начал заговариваться. Да и лекции его (Георгий Николаевич понимал это) уже не были так интересны студентам, как прежде. У него и голос изменился, и речь стала отрывистой и дребез­ жащей. Не было той остроты, изящества, эрудиции, которые так привлекали к нему еще недавно толпы почитателей. Надо уходить вовремя. Ведь этому правилу по­ слушно даже солнце. Слава богу, через неделю кончился учебный год, такой длинный и такой корот­ кий, и Суворов ушел на пенсию. Это, оказывается, сделать было просто, как и все в жизни. Вот и старость пришла, хотя ждал отнюдь не ее. Как несправедлива к нам судьба, не дала даже оглядеться. Впрочем, следуя Сократу, разве ее справедливость была бы для нас лучше? С улыбкой вспомнил он то время, когда представлялся всем сыном рабочего и крестьянки. Свою склонность к иностранным языкам он тогда объяснял с полити­ ческих позиций. «Так бывает, — заявлял он, — только на стыке рабоче-крестьянско­ го происхождения». И к его заявлению благосклонно прислушивались, особенно те, в ком эта особенность не проявила себя никак. Сколько глупости делается в мире только для того, чтобы несколько дураков выглядели умными! Суворов сидел в парке, на той же самой скамье, где несколько лет назад сидел с Дианой Горской. Где она, что с ней? Зачем она? Георгий Николаевич посидел еще с четверть часа, пока не стало темнеть. Он посмотрел на часы — пора домой. Пригляделся к ладони. На ней, на линии судьбы, увидел знак Д. — Погадай, — попросил он всего-то полвека назад цыганку. А тетушке сказал, что цыганка не гадала. Соврал. — Покажи ладонь, — сказала цыганка. У нее все тело играло под шелковым платьем. — Твое счастье часы покажут. — Часы? Какие? Когда покажут? — Простые. Песочные. Твои часы, ничьи больше. Время — песок. Придет вре­ мя — и покажут. Вот линия — линия судьбы. Сейчас, через полвека, ну, чуть больше, на ладони четко виден знак Д. Как пира­ мида, как надгробие над всем, что ушло. А тогда, в юности, он вспомнил, был другой знак — V. Тогда он был несчастен, но именно тогда было все хорошо. А вот после войны на ладони, на том месте, был другой знак (как же я забыл?) — в виде песочных часов. Пирамидка юности соединилась с пирамидкой старости. 111 в и о р э л ь ломов а т й ] а р х и в