Сибирские огни, 2004, № 6
— Да, наверное. Но если из черепахи сварить суп, она навсегда останется цело мудренной Тортиллой. И аппетитной. А вообще-то любовь изначально пена, и в конце пена. Исчезает непонятно куда. — Вообще-то, Георгий Николаевич, это не просто морская пена, что у берега. Эта пена образовалась из крови оскопленного Кроном Урана. — Что вы говорите? Страсти какие! Оскопленного? Выходит, Венера и оскопле- < ние мыслятся в одном художественном ряду. < — Выходит, да, — засмеялась Диана. — Это оригинально, Георгий Николае- ' вич. — Как бы оригинально это ни было, в конце концов, все равно, от всего остается одна пена, — Суворов стал уставать от пустого разговора. И впрямь, пена одна. Странно, подумал он, у меня слабеет память, снижается тонус, а я для его поднятия сижу на скамейке с незнакомой женщиной и рассуждаю о пене, из которой родилась Афродита... Бред! — У вас печальный опыт любви, профессор. — Мне кажется, Диана, что любой опыт рождает одну лишь печаль. Да еще амнезию. Многое не хочется, не просто помнить, а даже и вспоминать, — Суворову не понравились собственные откровения, и он предложил Диане зайти куда-нибудь полакомиться мороженым. Заесть горькие мысли. Да, невропатолог еще и нику дышный психотерапевт. В кафе они сели за угловой столик и только приступили к вазочкам с мороже ным в шоколадной крошке, и только-только Диана произнесла свою сакраменталь ную фразу: «Не правда ли, вечернему настроению присуща некоторая эротичность?», в кафе зашла Надежда Алексеевна с Клавдией Петровной, женой проректора Кузне цова. — А вот и моя супруга, — облегченно вздохнул Суворов, встал и пригласил дам за столик. Он представил женщин друг другу, заказал еще две порции мороженого и сдал Горскую жене. — Диана замечательно рассказывает о полотнах великих мастеров. — Вы художница? — поинтересовалась Надежда Алексеевна. — Искусствовед. Из картинной галереи. — А, ну да. Новых картин много? — Да, на прошлой неделе поступили три... — Пейзажи, наверное? Роща, берег реки? — Вы уже знаете? — Я все знаю. Давно не была тут. Мы, Георгий Николаевич, решили с Клавдией Петровной вспомнить молодость и ударить по мороженому. — А я решил тряхнуть стариной, — вздохнул Суворов. — Зашли в Оперный. Думали на эту, как ее... Билеты только на галерку, — сказа ла Надежда Алексеевна. — Слушать поющую тумбу? — Суворов почувствовал раздражение. — Мне по душе танцующая сельдь. За четверть часа с мороженым было покончено. Обсудили длину юбок и ввиду сумерек направились по домам. Возле гардероба Надежда Алексеевна задержалась и долго рассматривала себя в зеркале, и спереди, и сбоку, и сзади. — Что-то кофточка мне стала мала, — сказала она. — У женщин со временем все вещи садятся, —•заметил Суворов. — Это у них свойство такое. У женских вещей. — Пешком пойдем?— спросила Надин, когда искусствовед укатила на автобусе на левый берег, а жену проректора проводили до Дома офицеров. Транспорта к площади Калинина не было. — Что-то сил нет. — Не заметила, — насмешливо протянула Надежда Алексеевна. — Чего их замечать, когда их, и в самом деле, нет. — Ты меньше, что ли, стал? — Надин приравняла свое плечо к мужниному. — К старости мужья все уменьшаются. Из-за того, что у жен развивается даль нозоркость. — Что это значит, Георгий? Искусствовед, живопись? Бес в ребро? — Сюжет, достойный Тициана. 107 ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ АРХИВ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2