Сибирские огни, 2004, № 6

Александр Николаевич, чувствуя, как холодеет рука отца, с трудом сдерживал себя от рыданий. Через несколько часов наследник записал в своем дневнике: «В 1/4 1-го все кончено. Последние ужасные мучения». После этого он достал из тайника, о котором знал теперь только он один, книгу — дневник, а вернее, исповедь династии Романовых. Каждому году царствования любого Романова была отведена ровно одна страница. И каждая страница дорогого А стоила. Кровью писавшего запеклась на ней жизнь империи. Любой политик или исто- * рик отдал бы за нее душу дьяволу. Иногда на одной странице последние слова выводил ' один самодержец, а спустя интервал начинал писать другой царь или регент. Записи велись лишь на одной стороне листа, и некоторые листы были не замаранные, абсо­ лютно чистые. Разложив книгу на столе, Александр перелистал страницу за страни­ цей почти до конца, поражаясь наивности одних записей и мудрости других, и в начале 243 страницы слово в слово повторил свою запись из дневника. Александр перевернул один лист назад. Последними словами отца, датирован­ ными 5 февраля, были: «Как я заблуждался! Как я во всем заблуждался! Твори, Бог, волю твою!» В чем, в чем папа заблуждался? Во всем? «Пушкин не только любитель легких ножек. “Еще ли росс больной, расслаблен­ ный колосс?" Я был уверен, что довершил создание восьмого чуда света— Россий­ ской империи. Но неужели этот Родосский колосс оказался колоссом на глиняных ногах? От девяти Секретных комитетов по крестьянскому делу один пшик. Крестьян нельзя не отпускать, но их нельзя и отпустить. Они разбегутся во все стороны, как тараканы, и растащат Россию. Кто соберет ее потом воедино? Эту махину? Алек­ сандр? Восстанет ли Россия после того, как разрушится? Все империи разрушались один лишь раз. В прошлом, да. А в грядущем?» Увы, незабвенный Папа сам не знал, как поступить, подумал Александр. Но он прав: не освободить крестьян, они освободят себя сами. Освободить, они разбегутся, оставив крепостные стены без защиты. И кто тогда защитит крепость? И надо не забы­ вать, что Россия это махина, которую, не дай Бог, опрокинуть на полном ходу. Наследник посмотрел в конец книги— осталась 61 страница. Странно, подумал Александр и вдруг вспомнил цыганку, гадавшую ему. «Сперва разгадай, что хочет твой отец», — загадала она тогда. Перед глазами его стояло лицо отца, в последние месяцы с трудом скрывающее огромное душевное беспокойство. Скорее всего, его мучил еще и этот вопрос: почему так мало осталось страниц нашей династии? «Я приведу мой народ к благоденствию и славе». Из окна был виден в сине­ белом мундире город, подвластный теперь его воле, лежащий пред ним ниц... Александр Николаевич с чувством умиления и скорби тихо закрыл книгу. XLV «Я приведу мой народ к благоденствию и славе», — еще раз прочитал Николай и закрыл книгу. Губы его пересохли, а пальцы дрожали. Он необычайно ярко видел всю эту сцену, и она казалась ему неразрывно связанной с тем, что всю жизнь видел его отец. А ведь она всегда была тут, ее надо было просто захотеть увидеть. И вместо этого я пялил глаза на мир, который пуст, пуст, пуст! Я понимаю, о, я теперь прекрасно понимаю, что видел отец. Он видел куда больше и куда лучше меня, потому что застал еще тот мир, который мне только что показался, почудился, представился... Отчего это? От мистического постижения мира, который никуда не ушел, а остался в этих вещах, в нашем позвоночнике, мозжечке? Пожалуй, в этом архиве он присутствует в более чистом виде. Это чистый спирт времени. Поднеси к нему спичку, и он так вспыхнет, что своим огнем очистит весь нынешний мир. Что же я, дурак, не читал это, не смотрел это, когда мир был у моих ног, когда я еще был полон сил, когда еще мог держать все?! Николай направил коляску на кухню. Долго смотрел в окно. Почему меня из всех самодержцев забрал именно Николай Палкин? Что в нем такого? Потому что он стронул Россию с мертвой точки и она пошла под уклон? Может быть. До него ее в гору тащили на горбу, толкали под зад, волокли за уздцы, а он на самой горе не удержал. В стране рабов, стране господ царское дело — воистину Сизифов труд. А с другой стороны, без царя в голове, зачем царь в Кремле? ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ а»«а АРХИВ