Сибирские огни, 2004, № 6

Почему он без мундира, думал царь, с досадой почему-то на самого себя. Этого старика царь определенно знал, но не мог вспомнить, кто таков. Что за скоморох? Откуда взялся в дворце? Точно с портрета сошел. Глаза горят, как у разбойника. Горят, как у... Суворов — опешил государь и лишился последних сил. И тут же ему ударило в голову — слова, которые вылетели из уст полководца, и, казалось, еще не совсем растаяли в полумраке залы, были: «Просрали Россию, Ваше Величество! Просрали!» Спустя несколько дней он уже почти машинально повторял по всякому поводу: «Твори, Бог, волю твою!» — Как там Михаил и Николай? — спрашивал он и понимал, что хотя он и по- настоящему озабочен, как они там, в Крыму, по большому счету его интересует, как там вообще в Крыму. Тоже грипп? Он только никому не хотел в этом признаться, даже самому себе, на пороге, на пороге... — Горчаков... — сказал он. — Что Горчаков, Ваше Величество? — Нет, ничего... Севастополь... Австрия... Боге ней, с Австрией. Ее уж, почитай, нет. Бесарабию, Новороссию... до Днепра, не дальше! отдайте, но Крым и Севасто­ поль, слышите, Крым и Севастополь — не смейте! — Он в бреду, — услышал царь. — Кто в бреду? — ясным голосом спросил он. — Это вы, доктор, в бреду! — он осекся. Он вдруг едва не сказал: «Рухнет все— рухнет все!» Также отчетливо, как Суво­ рова в зале, хотя и в полумраке сознания, он увидел себя, огромного, величественно­ го, возвышающегося над Россией, и почувствовал, как последние силы покидают его, как он падает на нее, валится... Он с ужасом видел, как земля из-под него разбе­ гается, буквально прыскает во все стороны, и все шире и глубже под ним разрастает­ ся черный овраг... Император взметнул последним усилием воли не слушающуюся его руку, сверкнул грозно глазами в последний раз и с прозрачной мыслью — «Небе­ са рано или поздно все равно падают на землю» — и тут же — «Когда власть направ­ лена только на то, чтобы удержать, она ничего не удержит» — очень четко произнес: — Держи все — держи все! Как когда-то в молодости, он вышел в город один. Широкой грудью глубоко вдохнул свежий воздух, почти весело огляделся. Город лежал пред ним ниц, дворец, площадь, даже александрийский столп. Город замер и не дышал. Тишина была страш­ ная. Не было даже западного ветра. Сегодня-то царь был уверен, что никто из под­ данных не прячется за колоннами или под деревьями, охраняя его жизнь, честь и достоинство. Чудаки, холодно улыбнулся Николай Павлович, они полагают, что я сам не смогу постоять за себя. Я — наместник Бога, властитель всей этой земли. Я — не смогу, а они смогут?! Николай Павлович почувствовал, как гримаса гнева искажает его лицо, но справился с мелкими чувствами. «Вот он, мой город, столица моей империи. Моя земля гудит и дрожит под моим шагом». Даже он, этот истукан, мой. Здесь все подвластно мне! Рукой прикоснулся к груди и понял, что дрожит сам. Вновь ощутил досаду. «Красуйся, град Петров...» — прошептал чужие строки. Про­ вел рукой по решетке, от холода ее заныли зубы. Дрожь не унималась. Она как бы вливалась в него извне, и то ли питала его досаду, то ли сама досада рождала дрожь. «Неужто я негодую? — подивился император. — На что? На кого? Добро, строи­ тель чудотворный! — шепнул он, злобно задрожав...» Он не решился идти к истукану, и оттого пришел в отчаяние. «Отчего? От ледя­ ного гранита и бронзы? Куска скалы и отливки? Или в них живет дух — чей?» — никогда еще он не задавал себе таких вопросов. «Как же это я раньше не видел сходства «Каменного гостя» с «Медным всадни­ ком»? Ведь там один и тот же мотив. Истукан является к человеку. И — побеждает его? Ну, Пушкин, ты не просто сукин сын, ты...» Но что это? Громче, громче, громче! Гром копыт висел между небом и мосто­ вой. «Этого не может быть, ведь лежит снег». Площадь гремела, как барабан перед оглашением приговора. — Изволь, я жду тебя! Иди ко мне! — крикнул он громко и властно, как тогда на Сенной. Голос его заглушил медь копыт. — Вот тебе моя рука! Вот она... Всадник Медный поравнялся с ним, протянул ему руку, и он — он! — что есть сил, рванул истукана с коня, но тот удержался, вздернул его перед собой, и медный конь, кроша мостовую, как лед, сгинул с двумя всадниками во тьме...