Сибирские огни, 2004, № 6

ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ АРХИВ От письма шел тонкий аромат розового масла. А может, это от непрочитанных ею слов Георгия Николаевича за шестнадцать лет образовался аромат и пропитал все вещи в коробке? Какой у него четкий, нет, не каллиграфический, но очень четкий, стройный почерк. Такой почерк может быть только у человека, который имеет свою позицию в мире и свой взгляд на мир, который он, не исключено, так никогда и не воспринял, как свой. «...Еще вчера я думал, что уйду от вас далеко, но сегодня мне кажется, что от семьи, как бы ни сложилась в ней жизнь, какие бы ни были между ее членами отношения, не уйдешь даже после смерти. Да и как от нее можно уйти, если всю жизнь был привязан к ней? Лёлечка, я всегда относился к тебе с душевной приязнью и любовью. Одно то, что ты жена моего сына, уже наделяет тебя иммунитетом неприкосновенности, и я удивляюсь, как этого не понимает моя жена и твоя свекровь. Но не буду осуж­ дать ее, ибо каждого из нас можно и нужно осуждать, но это не наша прерога­ тива. С того первого дня, как ты появилась в нашей семье, как Николенька ввел тебя в наши уставленные коробками помещения, с того первого дня я понял, что к нам в дом пожаловала фея домашнего очага. И как мне больно, как больно, что, уходя от вас, я оставляю боль в твоем сердце, боль от непонимания нашего к тебе отношения, и особенно нетерпимости к тебе со стороны Надежды Алексеевны. Об одном прошу тебя — прости меня, прости Надежду Алексеевну, прости Нико- леньку. Каждый из нас хотел тебе одного лишь добра ...» Всех, всех я простила, Георгий Николаевич, даже вашу жену Надин, даже мать Николеньки маман, даже мою неугомонную свекровь Надежду Алексеевну. «...Здесь ты найдешь сапфиры и бриллианты, которые являются фамильны­ ми драгоценностями Суворовых. У Надежды Алексеевны этого добра довольно, а тебе они сейчас будут самое впору, так как ты вступаешь в тот пленительный для женщины возраст, когда женщина становится королевой. Дай Бог тебе, Лё­ лечка, долгих лет любви, счастья и семейного благополучия! Пусть жизнь твоя будет ровной и сияющей, как сияние полной белой луны, которую я вижу в своем окне в последний, как мне кажется, раз...» Елена достала из коробки шкатулку редкой работы; внутри нее были еще две коробушки. Прямо, как смерть Кощеева, подумала Елена и улыбнулась сквозь слезы. Когда она открыла обе коробки, то оторопела — в одной, действительно, были сап­ фиры, а в другой — бриллианты! «...Эти безделушки, знаю, скрашивают женщинам жизнь, жаль, что не удли­ няют, ну, да чем бы дитя ни тешилось. А ты для меня, Лёлечка, такой же ребенок, как и мой сын, Николенька, как и твой сын, который, даст Бог, родится у тебя. Назови его Юрием — хорошее имя. До свидания, родная. Не поминай лихом. Твой свекор и отец Георгий Никола­ евич Суворов. PS. Когда-нибудь, яуверен, ты узнаешь все...» Елена смотрела на сапфиры и бриллианты и не знала, что делать с ними. За шестнадцать лет, что прошли со дня смерти Георгия Николаевича, Бог так и не дал ей сына, а драгоценности многое потеряли в своей привлекательности. Собственно, они превратились в ничто. Она не могла любоваться ими. Она не могла их даже примерить без содрогания. Ей казалось, что на нее с того света смотрит с укором свекровь. Смотрит, как на вора, залезшего в семью. И будет смотреть, пока они в ее руках. Что мне эти камни теперь, зачем, думала Елена. Сколько лет свекровь забирала мою зарплату, оставляя на день меньше рубля. Чтобы остаться женщиной на рваный рубль в день, надо быть богиней. Вечно молодой богиней. Как в молодости все хорошо. Какие молодые одухотворенные (не то, что сегодня) лица сверстников, ка­ кая безмерная радость от того, что живешь на земле!.. Она закрыла коробочки, вложила их в шкатулку, ту в коробку, бросила коробку в полиэтиленовый пакет и поняла, что содержимое пакета сейчас для нее не дороже самого пакета. Был бы сын, было бы это все его... Надо позвонить в детдом, подума­ ла она, почувствовав вдруг себя одинокой детдомовкой. А что так тихо? Она замерла — в квартире царила мертвая тишина! 8