Сибирские огни, 2003, № 6

АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНИН НЕСОВПАВШИЙ (АНАТОМИЯ САМОУБИЙСТВА) — Не остановить «Маятник смерти». «Время убивать настало». И пусть «Аго­ ния» умирающих будет самым желанным для вас зрелищем! И взбугрится земля могилами, и настанет «Ад на земле»!.. Мертвец делает паузу, вслушиваясь в рассыпающееся по углам зала эхо, рас­ плывается в продирающей до озноба улыбке и зловеще заканчивает: — И тогда, неразумные и подлые дети мои, «Я приду и плюну на ваши моги­ лы!..» Перевалов просыпался в холодном поту и долго потом не мог отойти от увиден­ ного. 7 ... Между тем дела на их плоту, изрядно поредевшем на суверенной стремнине, шли хуже и хуже. Все рушилось и падало, а от уцелевшего воротило и тошнило. Взор надежды устремился на заграницу. Кому было что, меняли родные «деревяшки» на их «зелень». Кому не было — с вожделением ждали из-за бугра тучку с манной небесной в виде гуманитарной помощи. Перевалову тоже посчастливилось ее отведать. Однажды вместо очередной зарплаты, которую теперь приходилось ждать по нескольку месяцев, выдали им в КБ испещренные иноземными надписями коробки с гуманитарной помощью. В картонной коробке чуть больше посылочного ящика был упакован набор краси­ вых пачек с быстро разваривающимися концентратами и разноцветных банок кон­ сервов. Жена обрадовалась этой коробке, словно дитя давно обещанной кукле. Она не знала, куда и поставить ее, без конца перебирала и перекладывала содержи­ мое. Но праздник длился недолго. Первая же вскрытая банка тушенки источала запах такой откровенной тухлятины, что ее пришлось немедленно выбросить в помойное ведро. За ней последовала и другая. Та же участь постигла и просроченные рыбные консервы. Крупы тоже оказались залежалыми и к употреблению непригодными. Из всего содержимого общим весом в десять килограммов более или менее сносными оказались две пачки сухого печенья да пара пакетиков жевательной резинки. Разочарованная жена почему-то надулась тогда на него, Перевалова, будто имен­ но он подсунул ей несъедобную «манну». А Перевалову вспомнилась шустрая ста- рушка-христарадница у церковной ограды — ведь она, пожалуй, такой вот милос­ тынькой и в физиономию подающему запустила бы. И правильно бы сделала — не о халяве надо думать, а о «собственной гордости», которая бы позволяла смотреть на буржуев свысока. — Да когда ж мы на них свысока смотрели-то? — удивилась жена, когда Николай Федорович попытался напомнить ей строки знаменитого поэта-трибуна. — Мы ж им всегда завидовали, догнать-перегнать пытались, да кишка была тонка. И до гордо­ сти ли, если одеть-обуть себя никогда прилично не могли!.. Перевалов собрался горячо возразить: неправда, мол, и гордость была, и дости­ жения — вон какую державу отгрохали! — но ничего не сказал. Остановила каверз­ ная мыслишка: куда же все так скоренько подевалось? А главное — стремительно, как из проколотой резиновой камеры, испускался дух прежней жизни, в которой человек человеку был пусть и не брат, но уж товарищ — точно. Товарищеский локоть, дух здорового коллектива, в котле которого бурлили стра­ сти производственные, общественные и даже личные, Перевалов привык ощущать денно и нощно настолько, что, казалось, лиши всего этого — он задохнется в мучи­ тельной асфиксии, как рыба, выброшенная на берег. Однако в последнее время атмосфера в их КБ становилась все разреженней и одновременно тяжелей. Старый, складывавшийся десятилетиями, коллектив разва­ ливался, редел, усыхал. Народ разбредался. И каждому увольняющемуся как бы даже радовались, словно, уходя, он освобождал столь необходимый остающимся кусочек жизненного пространства.