Сибирские огни, 2003, № 6

я СП Н ш * н о 03 ж < 2 О н Э лйч о Он К 140 У него было все, что нужно пишущему человеку — острый и внимательный глаз, чуткое ухо на чужую речь, с ее особенностями и впервые услышанными обо­ ротами, словечками. А главное — у него было, все еще было, несмотря на возраст, на беду с порушенной семьей, живое и отзывчивое сердце, та острота восприятия, без которой нет, не может быть писателя. Стрельников чувствовал мир и жизнь, как молодой человек, жадно, остро, пытливо, и душа чутко ловила все, что должно было потом лечь на лист бумаги. Точно сейсмограф включался, четко фиксируя каждое задевшее мгновение, отзываясь в Стрельникове ощутимым толчком: «Смотри, смот­ ри! Пригодится...» Стрельников любил часы за письменным столом, вечернюю покойную тишину, когда день с его суматохой, редакционной горячкой и трепом оставался позади, таял, пропадал, уступив место тому, что было только его. Мгновенно забывались изматы­ вающие и пустые разговоры с тщеславными, амбициозными авторами, любящими не столько слово, сколько себя, глупые замечания начальства, лезущего в текст с ногами, всегда имея при этом в виду какие-то «высшие» соображения, абсолютно непонятные и чуждые Стрельникову. Потому, отработав день в редакции, жадно поймав в городе, в транспорте ка­ кую-то сценку, какое-нибудь интересное, внутренне живое и яркое лицо, придумав про него прошлую жизнь, как она виделась, мнилась, спешил Стрельников к себе на юго-запад. Быстро, по-холостяцки, без разносолов, ужинал, убирал за собой и вож­ деленно садился за письменный стол. Долго курил, сидя над чистым листом, обдумывал, обкатывал, искал ход, нуж­ ную интонационную ноту, и вдруг — всегда вдруг! — почувствовав, услышав пер­ вую фразу, словно кто-то шепнул ее, начинал писать... В маленьком конусе от старой настольной лампы (специально из прежней квартиры привез) чисто, девственно бе­ лел лист бумаги, покрывался строчками, потом и он пропадал куда-то, не замечался уж более, и начинали жить, развиваясь, захватывая Стрельникова все больше, новый мир, новая жизнь, которых не было еще никогда, и вот он, сидящий сейчас за пись­ менным столом, вызвал их, нашел, придумал и закрепил на листе... Богом чувствовал себя тогда Стрельников, Богом! «Вначале было Слово...» Истинно так! Лицо его начинало гореть, кровь ощутимо пульсировала в висках, забытая сига­ рета дымилась, впустую наращивая длинный серо-фиолетовый столбик пепла, и часто, очнувшись, словно вынырнув, Стрельников с удивлением оглядывал свою одинокую комнату. Он только что, совсем недавно, был так далеко от нее, в приду­ манной и созданной им жизни! Счастливые это были часы, что и говорить, и давно уж Стрельников привык ценить их больше всего на свете. В сущности, ему в счастье, остром и полном счас­ тье, оставалось теперь только это. Но зато оно заменяло нынче все остальное, отвле­ кало, пока сидел он за письменным столом, от боли и тоски по сыну. Жена, что ж... Жена была как жена — мало что понимала во внутренней жизни Стрельникова, в его вечной писательской охоте, в горячей и молодой, упорно не старящейся, жизни души. Жизнь эта даже раздражала ее, неглупую, трезво практич­ ную, и она часто пеняла ему: «Этот твой вечный инфантилизм! Немолодой уж, в сущности, мужик, а все как мальчик». Он защищался, как мог, отшучивался, закрывался цитатой-щитом из своего любимого Александра Грина. Детское, мол, живет в настоящем мужчине до седых волос... Услышав про Грина, жена и вовсе заходилась, возмущенно фыркала: «Розо­ вые сопли!» — Да что ты читала-то у него кроме «Алых парусов»? — тут же запальчиво спрашивал Стрельников. — Дай они-то, затасканные, затертые — вон даже фильм сделали с пошлым красавчиком Лановым в роли Грэя! —- вовсе не розовые сопли. Это же мечта, сон юной души о жизни, которая должна быть такой, какой ожидается, снится. Это ты хоть понимаешь, надеюсь? — И понимать тут нечего... Инфантильность, затормозившееся навсегда разви­ тие, и больше ничего! И Грин твой разлюбезный был, наверное, такой же...