Сибирские огни № 5 - 2002

ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ СОЛНЦЕ СЛЕПЫХ Последних слов со сцены и аплодисментов он не слышал, да и не видел ничего. Очнулся, когда подошла его очередь в буфете. Он выпил что-то, положил конфетку в карман и вышел в фойе. Стены были увешены фотографиями. Ее фотография была на самом видном месте, рядом со Славским. Она на ней не была похожа на ту Катю, что была в журна­ ле, и совсем не такой, как в сегодняшнем спектакле. Но и совсем не такая, как в госпитале или дома, на фоне раскрытого в ночь окна. Здесь она была другая. Сегодня она играла (Федор чувствовал это) «на нерве». У нее это бывало, когда напряжение предыдущих дней, сдерживаемое ею изо всех сил, вдруг прорывалось в бурные откровения «кипящего настоящего» (так ты говорила, Фелиция?), и если кто попадал под них, его увлекал этот страстный и неудержимый поток. Со стены смот­ рела на Федора не Катя-актриса, не Катя-жена, смотрела на него с легкой печалью Фелиция. А может, Изабелла? Какая? Да не все ли равно! Любая из них, ведь в памяти была только одна! Федор тряхнул головой, еще раз взглянул на стену, почувствовал страшную го­ речь во рту, машинально достал конфетку и ушел из театра. Завершил он свой театральный выход бутылкой водки, чему Лида была неска­ занно рада, так как Федор совсем как не мужик стал — два года ни капли в рот, даже ей не позволял притронуться к алкоголю. — Где был? — спросила после ужина Лида. Федор посмотрел на нее, не зная, сказать или нет, поколебался пару секунд и ответил: — К Глазычеву заходил. На пенсию мужик пошел. Гл а в а 22. НА ГЛУХОМ ПОЛУСТАНКЕ. Лида легла спать, а Федор вышел в коридор и стал просматривать под тусклой лампочкой газету. Газета невыносимо громко шуршала, он свернул ее и засунул за ящик. Выкурил уже три папироски, но домой заходить медлил. Дерейкин чувство­ вал, что его начинает забирать. Два раза он молчком уходил из дома в подобном состоянии «на улицу», кантовался у приятелей или в сквере, а через несколько дней так же молчком возвращался. Лида ни о чем его не расспрашивала, и Федор был благодарен ей за это. Он не оправдывался, не старался смягчить обстановку, он продолжал жить так, как будто она, его жизнь, никак и не прерывалась. А Лида все несла в себе, и ей было жалко и себя, и — она ничего не могла поделать с собой — Федора. Она и в первый раз, и в другой хотела сказать ему, что он свободен и волен поступать, как ему угодно. Но он возвращался, пару дней молчал, что-то перевари­ вал в своей душе, а потом все возвращалось на круги своя. И он не вспоминал, не хмурился, и она ни словом, ни жестом не выдала сжигавших ее чувств. Ей, конечно, хотелось узнать, по каким дворам мыкается ее муж, и чья юбка у его ног, но вполне вероятно, он и не по бабам ходит, и даже не по дружкам своим, которых у него, кстати, не так уж и много. Да и все они мужчины серьезные, семейные — кто же это из них станет у себя принимать беглеца из чужой семьи? Лиде было очень больно. То счастье, которое надеялась она получить, выйдя замуж за основательного мужика, а Федор был очень основательный — и образо­ ван, и грамотен, и силища какая, и должностями бог не обидел, — но вот переперчил Создатель его организм чем-то пряным, не житейским совсем. Мечтательности в нем, фантазий неуемных — как в ребенке! Иногда кажется, что он и не взрослой жизнью живет, а той, что у него в детстве была. Разве можно так, Господи? Кто бы подсказал — что делать? А и подскажи, Федор вряд ли послушается, будет жить по- своему, как оно только одному ему видится. Господи, за что мне судьба такая? —