Сибирские огни № 5 - 2002

заливу Дарьей и дикарям индиос бравое, которые поджарят его останки, а может, на палубу флагманского корабля, с которого отправится в свой последний свинцо­ вый путь. — Да! — вдруг воскликнул он. — Никакой я не генерал Олоне! Олоне — щенок! Я капитан Дрейк! Даже генерал-адмирал, рыцарь английской королевы! — и он по­ полз дальше своей тропой. Он шел по ней, как корабль по проливу. Как английский фрегат или испанский каррак. Сорока сопровождала его, кромсая воздух, словно ножницами, острыми крыльями и резким стрекотом. Но вот его дом. Не тот, конечно, что в Плимуте, попроще, или, как говорили в те времена на Руси, попошлее. Из снега торчит одна крыша серого шифера, который стреляет в костре, как патроны. Устроить, что ли, фейерверк? С восточной стороны, там где крыльцо, снегу поменьше. Под крылечком была лопата, и капитан Дрейк стал откидывать снег от домика. За этим занятием незаметно пролетел день и натрудилась спина. Солнце висело с западной стороны, как икона, и Дрейку было тепло в его низких косых лучах. Вот только бы еще разогнуться, чтобы свысока взглянуть на остатки жизни. С улицы послышался чей-то возглас. Пират выглянул из-за домика. На улочке никого не было. Но голос раздался вновь, он настойчиво звал кого-то. Старик подошел к ограде и увидел напротив соседнего дома торчащую из сугроба голову в вязаной шапочке. — Да вытащите же меня отсюда! — призывала женщина. Она вся ушла в сугроб, и Дрейку пришлось просунуть руки в снег, чтобы подцепить ее под мышки и выдер­ нуть из ледяного плена. — Мэри, где ты пропадала? Чайку? Вода закипела и Дрейк залил кипятком пакетики. Они стали греть руки о кружки. Дрейк стал рассказывать о Моисее Воклейне, по-простому, Мойше, где-то у черта на куличках, у Пуэрто-Кавальо, вожделенно взирающим на испанский корабль с двад­ цатью чугунными и шестнадцатью бронзовыми пушками, который сам шел ему в руки. А потом голос его смолк и наступила тишина. Мэри пыталась объяснить, что она не Мэри, что-то говорила про Анну, про Катю, про Фелицату, но старик не слушал и не слышал ее. — Ведь ты не Изабелла? — только раз встревоженно вскинулся он и вниматель­ но посмотрел на нее. — Нет, не Изабелла... У меня есть ее портрет. Вон, посмотри, видишь? Правда, у нее совершенно необыкновенные глаза? А-а-а... Тогда слушай, Мэри, и не перебивай. Произнес таким тоном, что его не перебила бы и сама королева Елизавета. Сорока послушала его какое-то время, послушала и сорвалась с ветки, оставив в воздухе алмазную пыль. Подробности чужого, хоть и пестрого, как она сама, мира мало интересовали ее. Сколько прошло времени? Час, два? День? Четыре века? И вновь улочка пуста. И в доме том никого нет. Ни Мэри из Каракаса, ни Олоне, ни Дрейка, никакого другого Блада. Нет ни какао, ни кожи, ни пороха, ни индианок, нет ни пушек, ни мушкетов, ни вельвета, ни виргинского табака. Нет ни крупного города Нежинска, двухмиллионного областного центра, с оперным театром и бензо­ заправками, ни великого города Гондураса, ни поселений вкруг озера Никарагуа, где по улицам, вымощенным золотом, глухо катят колеса из красного дерева седра, по- испански именуемого кедрос, а по-французски — акажу. А уж звонкой монетой — реалами и песо — даже не пахнет! Пахнет морозом, пахнет зимней Русью. Горит на солнце роскошный день января. И так тихо, так тихо, что слышно, как за рекой стрекочет сорока. Огромная глыба воздуха сверкает золотыми насечками снежинок, а земля и деревья в снегу переливаются голубоватым светом, которым впору освещать только дорогу в рай. Счастлив тот, кто в такой день оказался на этом пути. Он то и дело слышит возглас, удивительно звонкий и молодой: — Какие у Изабеллы глаза! Какие у нее глаза! ви о рэ л ь л о м о в со лнц е с л епы х