Сибирские огни № 5 - 2002

— Это, Катя, просто замечательно! Просто замечательно! Поздравляю. Да ты раздевайся. Чего стоишь? Или собралась еще куда идти? Давай помогу. Тебе надо развеяться... Нельзя так долго убиваться по Коле! Он уже там, где ему хорошо. «Может, даже лучше, чем нам, — подумал Федор. И ему стало тоскливо, так как видно было, что Катя думает, конечно же, не о Коле. — Надо же, ощущения одни, когда срываешься вниз, и у тела, и у сердца; у сердца только дольше летишь». — Феденька! А давай выпьем! — Выпьем так выпьем, — сказал Федор и почувствовал вдруг себя сиротой, как тогда, в майскую победную ночь под Будапештом. Собственно, этого следовало ожидать. Катю засосала театральная жизнь, времени на семью практически не остава­ лось, а если и оставалось, то в совершенно иные, не стыкующиеся с Федиными отрезками свободного времени. Да и какая семья! Возвращалась она домой за полночь. Первое время Федор ее встречал, но через пару недель совершенно выбился из сил, и ее стал провожать домой режиссер Славский. Они иногда подолгу стояли под окнами, несмотря на мороз. Федор не прислушивался к их разговору, но голоса то и дело долетали до слуха, они много смеялись, и Федору уже хотелось только одного: чтобы жена скорее зашла домой и он наконец-то уснул. Или уж совсем не приходила бы, подумал как-то Федор, подумал совершенно спокойно. Чему бывать, того не миновать — так говорится в сказках. Но больше месяца он каждый раз думал о том, что не выдержит больше, сорвется, начнет кричать, раз чуть не выскочил во двор — худо бы пришлось режиссеру! — но заходила Катя, и он понимал, что криком, а уж тем более руками себе не поможешь. — Чего же он к нам не зайдет? — раз только и спросил у Кати, и весь стал как мина. — Зашел бы. Не съем, чай. — Федя, «чай» — это вульгарно! Странно, но мина не взорвалась. Однажды Катя домой не пришла. Федор не спал всю ночь, а под утро уснул и проспал все на свете: и работу, и приход жены. Вечером Катя стала было говорить ему о том, что вчера репетиция не шла, что... — Катя, не надо, — глухо пробормотал Федор. — Мы же договорились с тобой: не надо придумывать ничего сверх того, что было. Зачем? — Ты прямо бегемот какой-то! — звонко воскликнула она. — Толстокожий! «Она думает, что я сорвусь? Она хочет, чтобы я сорвался?» — Когда с тебя сдирают шкуру, тебе все равно, толстокожий ты или тонкокожий. Толстокожему так еще и больней. — Феденька, прости! Прости, Христа ради! Я не могу отказаться от той жизни. А хочешь, пошли работать в театр! Тебя возьмут. Осветителем или еще кем-ни­ будь! В глазах ее было отчаяние и мольба. «Неужели она действительно хочет, чтобы я пошел в театр? Зачем?!» — Не надо, Катя, спасибо тебе. Пойдем, не оглядываясь, каждый своим путем. Пусть в душе каждого из нас сохранится хоть один уголек семейного очага, который грел нас. Катя заплакала: — Прости меня, прости! Я себе этого никогда не прощу! — Ну, зачем так, «никогда»? Простишь, и все будет хорошо. Ты не переживай, я завтра уйду отсюда. Мне ничего не надо. Пришел без всего, без всего и уйду. Ну а что в душе унесу, так за то только спасибо. Там после войны благодаря тебе образова­ лось светлое пятнышко. И еще он сказал ей: __Я, Катя, как стяг на башне оставленного города. Город оставили, но город остался. Что делаешь, делай скорее. ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ л ш СОЛНЦЕ СЛЕПЫХ