Сибирские огни № 5 - 2002
— Май жестокий с белыми ночами! — Федор вскинул руку вверх. — Вечный стук в ворота: выходи! Голубая дымка за плечами, неизвестность, гибель впереди! Женщины с безумными очами, вечно смятой розой на груди! Пробудись! Пронзи меня мечами, от страстей моих освободи! — Я и пришла освобождать тебя от страстей, — сказала сестра. — Готовь жоп ку, пронзать буду мечами! — Всегда так, — вздохнул Федор. — Только душу распахнешь, как тебя мордой об стол. — Мне морда твоя обгорелая с твоими стихотворными речами ни к чему, ты давай другую часть речи подставляй. Давай-давай, меня «доходяги» заждались. Вот это тебе май! Жестокий, с белыми ночами... — Ой! — А это... голубая дымка! — О-ой! — Может, еще чего почитаешь? Ты меня вдохновляешь. Федор, почесываясь, махнул рукой— иди, мол, иди к своим «доходягам»! — Сестра! — крикнул он ей вслед. — Выйти-то можно? На ступенечки? — Выходи, черт с тобой! — помявшись, разрешила сестра. — Только ни-ни! — Сестра-а! — Унюхаю— смотри! Федор вышел на крыльцо. От свежего воздуха, высокого неба и высокого крыль ца у него закружилась голова. Он сел на ступени, обхватил голову руками. Шумели листочки, похожие на зеленые крошки, прожужжал шмель. Он словно прилетел из тех еще, довоенных лет. На фронте ему попал в руки рассказ Алексея Толстого о танкисте, который, как и он, сжег лицо, и его не узнала даже родная мать. На Федора рассказ произ вел гнетущее впечатление, и хотя лицо его было вполне нормальное, он решил в Воронеж не возвращаться. Да и к кому возвращаться? Никого из родных не оста лось, а из друзей? Их много, а Челышевых — ни одного. Все неровности выжгла война. От воспоминаний уже не было больно. Стало все безразлично, что еще хуже боли. О Фелицате последний год он даже не вспоминал, а сейчас вспомнил и почув ствовал лишь дрожание сердечной мышцы. Он погладил грудь кулаком, с тоской глянув вокруг. — Что с тобой, Дерейкин? — услышал он и вздрогнул. Сестра наклонилась над ним и ласково погладила по голове. — Ну-ну, все образуется. Тебя дома ждут. Ведь ждут? Федор посмотрел на нее и, сжав со страшной силой зубы, помахал отрицатель но головой. — Прости, милый, прости, — Катя еще раз погладила Дерейкина по голове. — Ты сиди-сиди. Сегодня тепло. Сестра ушла, а Федор вдруг понял, что без нее у него внутри образовалась пустота. Он посидел немного, встал, постоял, крепко схватившись за перила, и вер нулся в палату. Прошел мимо зеркала. Ему показалось, что в зеркале скользнула красная маска. «От дней войны, от «дней свободы» — Кровавый отсвет в лицах есть». — На перевязку! — заглянула сестра в дверь. — Дерейкин! Ты сегодня первый! — Ну что, на поправку пошли, Федя?— она в первый раз обратилась к нему по имени. — Вот и молодцом! Через месяц-другой как огурчик будешь! — Зеленый. — А хоть и зеленый. Живой, дурень! Жи-вой! Все! Зови следующего. Не давит? — Терпимо, — хмуро ответил Дерейкин. — И как это тебя, Федя, угораздило в конце войны такие раны получить? Чуть- чуть и остался бы без ног. ВИОРЭЛЬ ЛОМОВ а ш * СОЛНЦЕ СЛЕПЫХ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2