Сибирские огни № 5 - 2002

поэта убила «система», «царская империя» или «империя зла». Тот не знает, что насто­ ящий художник всегда будет страдать при любой власти, всегда будет в оппозиции к ней (пусть внутренней, даже служа власти, а это еще гибельнее для него, «чужого сре­ ди своих»,.. Глупо, к примеру, вопиять, что Рубцо­ ва удушила «атмосфера тоталитаризма». Его задушила здоровенная (и незаурядная) баба. (Правда, не исключено, что когда-либо она окончательно расшифрует те намеки на «внешние обстоятельства», которые понуди­ ли ее к сожительству с вологодским само­ родком — «намеки», прозвучавшие в ее не­ давних мемуарах). А страдал он от тысячи различных бед, от всего, от чего всегда и во все времена сходят с ума и с круга талантли­ вые, неординарные люди.. Будь же он хоть каплю «политизирован», хоть на йоту про­ яви склонность к «фронде» — его тут же подняли бы на щит искусники диссидентства и грядущей «демократуры», как сие про­ изошло с целым рядом тех, кто впоследствии стали «прорабами перестройки» и даже «прорабами духа». Поэт мучится в империи. Она нередко мучит его. Но Поэту нужна Империя, и он в той же мере нужен ей. Ибо оба — олицетворения прежде всего русско­ го народа... Было некогда сказано: Пушкина убило отсутствие воздуха. Это так, но добавлю: от­ сутствие воздуха в чиновно-бюрократичес­ ком Петербурге, в среде, пронизанной ми­ азмами ненависти к отечественной духовно­ сти, в том круге, где он был заперт множе­ ством обстоятельств своей жизни — в том числе и сугубо личной жизни. Ц, — только. В Михайловском — в ссылке! — дышалось ему так, что он там вызрел в национального рус­ ского гения. И в целом атмосфера времени в тогдашней русской державе рождала все но­ вых и новых поэтов... Так было и в державе советской: «сви­ репствуя и мучась», люди, одаренные искрой Божией, созревали и вырастали в настоящих художников стиха. И в каждой из минувших эпох XIX и XX веков поэтов убивало нечто, их убивал кто-то, но они могли быть и жить поэтами. Воздуха воли (а «воля», согласим­ ся, есть нечто большее, нежели «свобода») — хватало. Сегодня — поэтов убивает само Время. Наступила уникальная по своей мертвяще­ убийственной для поэтов — для самой по­ эзии, для возможности ее генезиса- эпоха. Время, в коем действительно и уже во всей стране исчезает воздух, которым может ды­ шать человек искусства. Тут нельзя ограничиваться такими тер­ минами, как «коммерциализация отношений меж людьми». И не в одном лишь разруше­ нии былой издательско-редакционной сис­ темы тут беда. Хоть издай свою книгу тира­ жом в полмиллиона (если найдешь спонсо­ ра), хоть небывало дивную поэму напеча­ тай в «Новом мире» или в «Нашем совре­ меннике», — не услышат. Не заметят. В без­ воздушном пространстве не слышны, не могут распространяться самые сильные и самые красивые звуки. Уничтожители Рос­ сии (как Империи) на сей раз — в отличие от своих предшественников в послереволю­ ционные годы — преуспели: они стали «ан­ нигилировать» прежде всего то духовно­ психологическое состояние, в котором рож­ дается и дышит слово поэта, в котором жи­ вет его душа. Собственно, уничтожается именно та трудноуловимая и не поддающа­ яся логическим формулировкам субстан­ ция, которая обозначена в пушкинской стро­ ке «Здесь Русский дух, здесь Русью пахнет». Можно понять, почему они преуспели: ору­ жие у них, в отличие от их предшественни­ ков, электронное. То, что зовется «ящик». Не случайно же на «голубых» (и все более го­ лубеющих) экранах можно увидеть все, что возможно и невозможно, кроме русских поэтов. И если в те или иные периоды царской и советской истории «молнии били по высо­ ким деревам», то сегодня обречены все леса и подлески вплоть до былинки. На наших гла­ зах в последние несколько лет происходит небывалое вымирание творцов отечествен­ ной поэзии. «Числа» тут очень помешали бы: за 90-е годы ушло из жизни великое чис­ ло «хороших и разных» художников слова; причем в большинстве своем не достигших шестидесятилетия. У каждого из них были свои причины смерти, подчас серьезные, медицинские, но, зная многих из них лично, могу определенно сказать: то — причины внешние, а внутренняя, главная — в том, что им нечем стало жить и не только « в матери­ альном смысле», им не жилось, не дыша­ лось... Один из них, жизнелюбивейший в не­ давнем прошлом, могучий телом и духом раблезианец — «шестидесятник» встретил­ ся мне на Большой Грузинской, где он жил, за месяц до его смерти — и через месяц пос­ ле Октября 93. На вопрос «как живешь?», он ответил: «Я не живу. После этого (он кивнул на черневший копотью Белый дом) жить нельзя, незачем...». Лишь в самый последний год его жизни до него стало доходить, что он был и мог быть лишь поэтом советской Им­ перии.