Сибирские огни № 5 - 2002

КРИТИКА. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ. БИБЛИОГРАФИЯ. Станислав ЗОЛОТЦЕВ ВРЕМЯ ГИБЕЛИ ПОЭТОВ Смерть поэта! Признаемся каждый себе: когда мы говорим или слышим эти два слова, в нашем сознании (или в подсозна­ нии) сразу же возникают Черная Речка и склон Машука. И другие хрестоматийные эпизоды из истории русской поэзии, смысл которых определяется иным сочетанием слов, а именно: гибель поэта. Даже те люди, что традиционно зовутся у нас «простыми», те, что краем уха когда-то в школьную пору слыхали о существовании отечественной изящной словесности, даже и они имеют вполне определенное представление: поэты — такие граждане, которые своей смертью у нас не умирают. Их убивают — либо они сами убивают себя тем или иным путем... А уж те из нас, кто по судьбе, по роду занятий или прочим жизненным обстоятельствам причастен к литературе, те просто несут в себе фактологическое, квалифицированное, выношенное убеждение: в России смерть поэта есть всегда гибель поэта, насильствен­ ная смерть. В сознании русского человека издавна укоренился сей «архетип» финала судьбы, отданной стихотворчеству как главному делу: такая судьба просто как бы «обязана» за­ вершиться трагически. Меж тем из своего исследовательского и житейского опыта, из общения как с зарубежными интеллектуа­ лами, так и с иностранцами деловых профес­ сий я вынес убеждение, что и на Западе, и на Востоке личность поэта хотя и «демонизи­ руется» людским сознанием, но отнюдь не считается трагически-обреченной, несмот­ ря на общеизвестность судеб Байрона, Лор­ ки, Д. Томаса и других гениев... В России же действительно с детских лет, неизбежно отмеченных чтением лермонтов­ ского шедевра о гибели Пушкина, уже мно­ гие поколения как бы «заряжены» этим суж­ дением: жребий человека, посвятившего себя созданию стихов, есть гибельный рок, и его судьба обречена быть оборванной до того срока, когда его физическое существование могло бы естественно остановиться. Причем такое суждение бытовало здесь задолго до 1837 года; вспомним эпизод из повести «Ка­ питанская дочка»: пишущий стишки Гринев получает от коменданта Белогорской крепо­ сти дружеский совет, — поелику все стихот­ ворцы люди «беспутные и горькие пьяни­ цы», — совет «оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему добро­ му не доводящее»... Вся литературно-общественная дей­ ствительность XIX и XX столетий безмерно способствовала укоренению подобного взгляда на личность художника стиха. А уж тот, кому выпала доля стать или еще только становиться русским поэтом — независимо от масштаба дарования, наделенный пусть микроскопической, но все же Божьей искор­ кой, — тот всегда, вольно, либо невольно, подсознательно, а то и сознательно «приме­ ряет» на себя, на свою судьбу терновый ве­ нец... скажем иначе, простреленный на дуэ­ ли сюртук или рубаху с несколькими рас­ стрельными дырками. Даже живя самой спо­ койной жизнью, он внутренне ощущает по­ чти неизбежную в грядущем свою казнь — в тысячеликих ее ипостасях. От пули в чест­ ном бою до пули в спину или в «подвале». От конвоирского удара прикладом по голове до петли, надеваемой собственными рука­ ми в пьяном бреду. Литературно-историчес­ ких прецедентов и впрямь — тьма-тьмущая. Или — да простится мне сия мрачная тавто­ логия — погибель. «И вот ведут меня к оврагу, ведут к ов­ рагу убивать». Написавший эти строки ав­ тор «Лолиты» мирно и благополучно завер­ шил свои дни в швейцарской гостинице, став­ шей ему домом в старости. Всю жизнь чу