Сибирские огни № 5 - 2002

Самое замечательное в этом бесстыдном, хвастливом монологе то, что Федор Павлович называет себя «талантом». Да уж воистину надо обладать талантом неук­ ротимого сладострастника, чтобы в пьяном виде изнасиловать дебильную Елизавету Смердящую. Только вот не чаял сей талантливый сластолюбец, что от этой его сексу­ альной причуды родится еще одно нравственное чудовище — Смердяков, который спустя годы отправит на тот свет своего родителя-благодетеля. Впрочем, Достоевс­ кий здесь, похоже, проникает еще в одну, совершенно не изученную в его бытность наукой сферу — в тайну человеческой наследственности. Но не будем уклоняться от заявленной в заглавии проблемы и продолжим наши наблюдения над тем, как русская литература все дальше и дальше углублялась в позна­ нии «полового вопроса». Итак, Достоевский открыл тип патологического сластолюб­ ца, не брезгающего никем и ничем ради удовлетворения своей похоти. Но разве одним только мужчинам свойственна такая неразборчивость и небрезгливость? Похоже, именно этим вопросом задался А. Куприн, создавая новеллу «Наталья Давыдовна», где описана одна из самых загадочных женских патологий — тяга некоторых (впро­ чем, кто знает, некоторых ли) красивых женщин к мужчинам-уродам. Тонким знатоком «полового вопроса» и многих тайн и странностей плотской любви был Чехов (несомненно благодаря своей основной профессии врача). Не случайно среди многочисленных его персонажей мы встречаем и немало героев- сластолюбцев обоего пола. Это и барыня «забальзаковского» возраста Елена Его­ ровна Стрелкова, нанимающая себе в любовники под видом кучера молодого краси­ вого мужика Степана («Барыня»); это и обольстительная богатая еврейка Сусанна, предпочитающая, однако, расплачиваться с кредиторами своим роскошным телом («Тина»); это и предприимчивый любовник Грохольский, покупающий за крупную сумму у рогатого мужа его жену («Живой товар»); это и любимец всех деревенских дульциней огородник Савка, к которому ради минутной любовной утехи приходят даже замужние бабы, рискуя в любой день и час быть пойманными с поличным и до полусмерти избитыми ревнивыми мужьями («Агафья»); это и любвеобильная да­ мочка, наплодившая от случайных связей столько детей, что не в состоянии даже разобраться, кто, когда и от кого появился на свет («Живая хронология»). • Разумеется, Чехов, будучи тонким, глубоким психологом, прекрасно пони­ мал, что люди не рождаются развратниками, а становятся ими, попав в среду, где адюльтер, случайные связи, продажная любовь и проч. давно уже стали нормой жизни, привычными ее реалиями. Но Чехов прекрасно понимал и другое: не вся­ кий человек способен быть развратником, не всякого может засосать эта грязная, пошлая среда. Студент-юрист Васильев, герой рассказа «Припадок», отважился однажды «ради компании» посетить публичные дома, где до этого ни разу не бывал. Решился он на этот шаг ради любопытства, новизны впечатлений, но главное — ради того, чтобы понять, действительно ли все падшие женщины — дурные, безнравственные, вконец испорченные существа. Увы, действительность превзошла самые худшие его предположения. Прости­ тутки, с которыми он познакомился в ходе этого «рейда», все как одна оказались глупыми, недалекими особами: одевались безвкусно, вели себя развязно, к каждому новому посетителю приставали с одним вопросом: «Мужчина, лафитом угости­ те?». Все попытки Васильева поговорить с этими женщинами по-человечески, уз­ нать, откуда они родом, есть ли у них матери, сестры и проч., оканчиваются полной неудачей. И тогда Васильев обрушивает на головы своих друзей целый град упреков: «Зачем вы сюда ходите? Неужели, неужели вы не понимаете, как это ужасно? Ваша медицина говорит, что каждая из этих женщин умирает преждевременно от чахотки или чего-нибудь другого; искусства говорят, что морально она умирает еще раньше. Каждая их них умирает оттого, что на своем веку принимает средним числом, допус­ тим, пятьсот человек. Каждую убивают пятьсот человек. В числе этих пятисот — вы! Теперь, если вы оба за всю жизнь побываете здесь и в других подобных местах по двести пятьдесят раз, то значит, на обоих вас придется одна убитая женщина. Разве это не понятно? Разве не ужасно? Убить вдвоем, втроем, впятером одну глупую, голодную женщину!» Друзья отзываются на этот монолог циничной бранью, а бедняга Васильев впа­ дает в тяжелую депрессию. ВЛАДИМИР ШАПОШНИКОВ Л й , ЭТОТ ВЕЧНЫЙ «ПОЛОВОЙ ВОПРОС»