Сибирские огни № 5 - 2002

ВЛАДИМИР ШАПОШНИКОВ {ДОм ЭТОТ ВЕЧНЫЙ «ПОЛОВОЙ ВОПРОС» ...покоясь на траве густой, Проказник старый обнимал бесстыдно Упругий стан под юбкою простой Инежалел ни ножки миловидной, Ни круглых персей, дышащих весной! Идолго, долго бился, но напрасно! Огня и сил лишен уж был несчастный. Он встал, вздохнул (нельзя же не вздохнуть), Поправил брюхо и пустился в путь, Оставив тут обманутую деву, Как Ариадну, преданную гневу. И есть за что, не спорю... Между тем Что делал Саша? Снеподвижным взглядом, Как белый мрамор холоден инем, Как Аббадона грозный, новым адом Испуганный, но помнящий эдем, С поникшею стоял он головою, Ина челе, наморщенном тоскою, Качались тени трепетных ветвей... Но вдруг удар проснувшихся страстей Перевернул неопытную душу, И он упал, как с неба, на Маврушу. Упал! (прости невинность!).Как змея, Маврушу крепко обнял он руками, То холодея, то как жар горя, Неистово впился в нее устами И— обезумел... Небо и земля Слились в туман. Мавруша простонала И улыбнулась... С тех пор Мавруша всем сердцем полюбила молодого барина, без всякого стес­ нения и без боязни сама приходила к нему по ночам, но длилось их счастье всего два месяца. Вездесущая завистливая дворня прознала про эту преступную связь и рас­ сказала все старому барину-импотенту. И Маврушу тут же сослали на дальний хутор и выдали замуж за «мужика с косматой бородою». А Саша был отправлен в Москву и определен в благородный пансион, где не столько познавал науки, сколько предавался разгулу и разврату, посещал дома терпи­ мости, завел красивую содержанку-еврейку и т.д. Одним словом, из этой «нравственной поэмы» видно, что наряду с Печорины­ ми были тогда и другие «герои времени» — бездумные прожигатели жизни, воспи­ танные, по справедливому выражению одного из советских лермонтоведов, «в об­ становке барского разврата, лжи и лицемерия». Сожительство русских помещиков и их недорослей с крепостными девушками, горничными, гувернантками — это, так сказать, нормальный русский разврат, запе­ чатленный не только Лермонтовым, но и Пушкиным, Гоголем, Тургеневым, Тол­ стым. И тут само собою возникает вопрос: а изобразила ли всеведущая и всезнаю­ щая русская литература тип ненормального, патологического развратника или, вы­ ражаясь по-современному, сексуального маньяка? Да, изобразила, да, и до такого субъекта она добралась, а первооткрывателем здесь был Достоевский, создавший потрясающе чудовищный образ Федора Павловича Карамазова. По меткому опре­ делению самого Достоевского, Федор Павлович — это «сладострастное насекомое», вся жизнь которого — сплошной, беспробудный разврат. Причем в половых сношениях Федор Павлович всегда искал чего-то невероят­ ного, невообразимого, и поиски эти, по его мнению, привели его к познанию самой главной «тайны» плотской любви, о чем он в подпитии разглагольствует перед свои­ ми сыновьями: «По моему правилу, во всякой женщине можно найти чрезвычайно, черт возьми, интересное, чего ни у которой другой не найдешь, — только надобно уметь находить, вот где штука! Это талант! Для меня мовешек (т.е. дурнушек.— В.Ш.) не существовало: уж одно то, что она женщина, уж это одно половина всего... да где вам понять! Даже вьельфильки, и в тех иногда отыщешь такое, что только диву даешь­ ся на прочих дураков, как это ей состариться дали и до сих пор не заметили! Босонож­ ку и мовешку надо сперва-наперво удивить — вот как надо за нее браться».