Сибирские огни № 5 - 2002

— Какая муть, Николаша? Я уже перенес два инфаркта, — и опять вздрогнул, и опять судорога пробежала по всему его телу. — Ты вбей себе в голову, дорогой мой, что меня еще никто и никогда так жутко не оскорблял. Можно избить, можно убить, можно изрезать живьем на куски, но чтобы вот так, среди белого дня, при народе, втоптать в вонючую грязь — нет, не приемлю. Не понимаю... Влетела Регина с полным шприцем в руке, молча откинула одеяло, молча и профессионально, как медсестра, всадила Толяну в предплечье укол и лишь после этого заявила: — Все! Больше об этом ни звука... Коля! Как дела дома? Как жена? Как дочь с зятем? Как внучка? Примерно через полчаса Анатолий прерывисто засопел и уснул. Мы с Региной сели на кухне пить чай. — Что это? — тихо спросила Регина. Я знал, о чем она спрашивает. — Это зависть подлых людей, -—сказал. — Вечная зависть быдла к личности, к настоящему человеку. — Но почему это быдло так зло? — А что ты еще хочешь от быдла? — И уж очень много его развелось в последнее время... Я посмотрел в ее огромные, источенные болью глаза, положил ладонь на ее прохладную руку. — По-моему, это нам, человекам, отместка. Сперва мы безоглядно разрушали природу, а теперь разрушенная природа безоглядно разрушает чьи-то слабые души, и они, эти души, превращаются в настоящих чудовищ... — И что же? — Насколько я знаю историю, сволочи всегда побеждали праведных людей, по­ тому что те доверчивы, беззащитны, прямолинейны, бесхитростны. И я начинаю думать, что это какой-то роковой непреложный закон... — Бог с тобой, Коля! — вскричала Регина, как вскрикивала, бывало, бабушка Пелагея. — Что ты говоришь? Чего мелешь? — и, к моему изумлению, неистово по- православному перекрестилась. — Прости!— повинился я перед женщиной. — От всего, что я узнал и увидел, совсем голова пошла кругом. Отринь дурные слова, моя светлая, отринь, золотая, и крепись, как велит нам Господь! * * * Он умер ночью, три дня спустя, когда я, думая, что ему стало легче, уехал ноче­ вать в город к своей восьмидесятипятилетней матери и к сестре. С Региной в ту ночь дежурил у постели Прокопий, он и закрыл Толяну глаза... С тех пор минуло уже больше четырех лет, и так получилось, что я по разным причинам снова не имею возможности поехать на родину. И, видимо, уже навсегда... Зато теперь я имею великую возможность грезить о ней и до душевного звона ее представлять. Особенно, близких мне людей и острова. О, эти чудные острова! Стоит лишь закрыть глаза, лишь прищуриться, и вырас­ тают они передо мной, будто въявь, а вместе с ними вырастает и образ моего един­ ственного настоящего друга Толи Турпанова. И не потому что этот образ связан с нашей островною рыбалкой, а потому что Толян сам был как прекрасный Остров в многоликом человеческом океане.