Сибирские огни № 5 - 2002

НИКОЛАИ ВОЛОКИТИН ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН Действительно, то был Прокопий Иваныч. — Ну, здорово, артист! — недобро сверкнул глазами Толян, первым подходя к загородке. — Значит, дошел уже до батрачества? — Дык...— опухшие глазаПроньки не выражали ничего, кроме похмельной тупо­ сти и равнодушия. — Я, быть может, и ничё. Дык... ить опять пеперли с работы. — Где хозяин? — не слушая его, рявкнул Толька. — А вон он. С черного, в густом навозе, крыльца спускался еще сильней раздобревший, чем раньше, грузно-тяжелый Григорий Ермилыч. — Ну? — подступил к нему Анатолий. — Чё ну? — Нечипоренко смотрел на Турпана вроде с улыбчивой доброжела­ тельностью, даже с радушием, но во всей его сытой фигуре, во всем рыхлом бабьем лице читалось прямо противоположное. Он как бы боялся. И в то же время из-за этой боязни готов был на любую резкость, на схватку. — Чё ну-то? Чё ну? — повторил он уже с вызовом, не притворяясь. — За что это ты его так наказал? — кивнул Анатолий на Проньку. -—Я? Его? — захохотал Григорий Ермилыч, суетясь, как прежде, руками. — Да это он сам себя наказывает всю свою взрослую жизнь. — А ты потакаешь! — Я-а? — опять вытянул бычью шею Нечипоренко. — Да брось ты, Турпанов, не смеши мою маму! Он утром завалился чуть свет, трясется, будто подтоком, спа­ сай, мол, от смерти. А я же не изверг. Опохмелил товарища школьного. Добре опох­ мелил. Скажи, Проня, нет? Но... разъясни мне, Турпанов, почему я должен его опох­ мелять на дармовщинку? Водка — деньги, а я деньги сам не чеканю и не печатаю. Взял — пусть отработает. Вот и всех делов! Смуглое лицо Анатолия стало мучнистым, чего на моей памяти не случалось. — Та-а-ак! — процедил он сквозь зубы. — Значит, вечером напоил, утром опох­ мелил и заставил работать. Вечером после работы опять напоил... И так далее, до бесконечности... Ух, и сволочуга же ты, Гришаня, каких поискать! -—Без оскорблений! — предупредил визгливо Нечипоренко. — Да пошел ты! — Анатолий даже не посмотрел на него, повернулся к Проко­ пию, поманил, как дитятю, загнутым указательным пальцем.— А ты вылазь, дорогу­ ша, из клетки, вылазь. Ишь, притих, как мышонок! Пронька безвольно повиновался. —-Слушай сюда! — Анатолий положил свою тяжелую пятерню ему на ущерб­ ное, как у мальчишки, плечо. — Ведь я тебя отправлю на принудительное лечение! Клянусь бабушкой, сделаю это, если ты у меня... Осоловелые глаза Проньки очнулись, в них забрезжили признаки разума. — Только не это, Анатолий Петрович, только не это! — задрожал он голосом и, кажется, всей своей тщедушной фигуркой. — Умоляю, Анатолий Петрович! — Да что ты заладил! — заорал тот. — Какой я тебе Анатолий Петрович? Я — Толька! Совсем уж рехнулся от Нечипоренковской самогонки. Ладно! — сбавил он пыл. — Мы еще с тобой потолкуем. Но если я еще хоть раз услышу, что ты снова у этого поросятника обретаешься, пеняй на себя. Завтра дуй на Гагарина восемь, там приезжая экспедиция, скажешь, что от меня. Примут разнорабочим, все по уму. А сейчас •— рысью отсюда, родимый, ноги в руки и перышко в задницу! Подтолкнув в спину Проньку, он кивнул мне, и мы подались. Нечипоренки вроде и не было рядом. Когда подходили к проему недоделанного заплота, из-за смолевой крайней сек­ ции выскользнул вдруг слюнявомордый, похожий на обезьяну, черный кобель и, подскочив не к кому-нибудь, а именно к Тольке, молча, без рыка, цапнул его за ногу и скрылся. Толька ойкнул, приподнимая штанину. И лишь теперь прорезался голос у стоявшего возле пригона Нечипоренки.