Сибирские огни № 5 - 2002
бугрились желтые барханы опилок — тысячетонных отходов доблестного Кетского лесозавода. То, проходя мимо древних амбаров потребительской кооперации, с со сущей болью в груди удивлялся, почему на их широких помостах валяются пустые тарные ящики из-под китайских яблок и марокканских апельсинов, а не стоят, как когда-то, пузатые бочки с нашими груздями, брусникой, клюквой, не громоздятся тяжелые тюки дуб-корья и бело-балберы— местного сырья для промышленности из тальника и черного тополя, в добыче которых и мне в детские годы приходилось участвовать... . Вот и теперь я стоял на бывшей улице Трудовой, где еще до недавнего времени по обеим сторонам темнели в черемухе и сирени приземистые двухквартирные особнячки, а сейчас тут и там валялись кучами неубранные черные бревна, зияли ямы бывших фундаментов, громоздились каменные скелеты новых пятиэтажных домов, между которыми громыхали механические молоты, забивая бетонные сваи. Все вроде правильно, все по уму, но каково было мне, если я помнил эту улицу еще с детского садика, если я на этой улице первый раз майской ночью поцеловался с девчонкой, и те старые милые особнячки были частью меня самого? Удивительно, но вместе с изменением вида улиц и переулков я заметил великие преображения и в облике самого поселкового люда. Все реже и реже встречались мне скуластые, просмоленные ветрами, смуглые лица коренных уроженцев Нарымского края, все чаще и чаще попадались непривычные физиономии иных племен и народов. А уж о говоре, которому я внимал последние годы, и толковать не приходится... Приближался час нашей встречи, и я пошел к поликлинике. Толян ждал меня на крыльце. -—Чё кислый такой? — озаботился он. Я рассказал. — Если что и угробит Россию,— со свойственной ему язвительностью заметил Толян, — так это наша дурацкая повальная урбанизация. Почему-то прямо умираем мы без сортира в полуметре от кухни и без матюгов буйных соседей над головой. Все лезем куда-то ввысь, в железобетон, все через задницу дергаем зубы. Ты вот про каменный уголь ничего не сказал. Не заметил? Везем мы его для своих котельных за тысячу верст, а сами не знаем, куда неделовую древесину девать, все уже завалено хламом! — Ты, вижу, тоже не в благостном состоянии, —-осмелился я его перебить. — А-а-а! — Турпан по привычке дернул усами, что могло означать и согласие со мной, и несогласие, и вообще не означать ничего. — Зачем звал-то? Да еще почти по тревоге? — Проньку Бочкарева надо спасать, — ошарашил он меня незамедлительной фразой. — Совсем спивается мужичок. А для того, чтоб это сделать, надлежит нам с тобой побывать в гостях у товарища Нечипоренко. — У Гришки? — У Гришки, у Гришки, то бишь у Григорья Ермилыча! — А он тут при чем? — Ну, вечно тебе все сразу выкладывать надо! — не одобрил моего любопыт ства Толян. — На месте сам все поймешь. На обочине улицы Первомайской, там, где эта кривая улица одной из своих загогулин соприкасалась с заболоченном лугом, я увидел полуохваченное недо строенным тяжелым заплотом странное сооружение, состоящее из высокой брус чатой избы и притуленных к ней бревенчатых изб разного стиля и возраста. Соору жение поражало нелепостью и ирреальностью. А вокруг разметались огороженные где досками, где горбылем загончики, пригончики, клетушки с визжащими порося тами и хрюкающими подсвинками. Грязюка была неимоверная, а вонь шибала в нос еще за версту. В одной из загородок копошился с совковой лопатой неопрятный мужик, и мне еще издали померещился в нем Бочкарев. НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2