Сибирские огни № 5 - 2002
покоряет. Покоряет, удивляет, вызывает чувство гордости за него и заставляет заду мываться о судьбе человека, о влиянии тех невидимых сил, каковые создают его характер вопреки условиям окружающей жизни, вопреки всему, что ни есть. Ведь на месте Толяна можно было давно и свихнуться, и сломаться, и спиться. Ан нет... Ему и годика не было, когда умерла его мать. Отец, крепкий и работящий му жик, чалдон, потомственный таежник, рыбак и охотник, вдруг потерял силу и равно весие духа, по-черному загулял. Непонятно, как, какими судьбами занесло в ту дале кую пору в поселок смазливую, но умную, сильную, себе на уме, молодую армян ку, однако именно она и вернула к жизни Петра Калистратовича. А вернув, так закру тила мозги, что он, бросив и исконное дело, и одинокую мать, взяв с собой лишь почти грудного сынишку, рванул вслед за характерной молодухой искать благостей на Кавказе. Толяну было лишь семь, когда отца забрали на фронт, а в одиннадцать он стал круглым сиротой среди чужих людей в совершенно чуждом краю. Я не знаю, какова жизнь в детдоме, да еще где-то у лешего на куличках, но, думаю, не из лучших, если друг мой трижды из него убегал. Его ловили, наказывали, водворяли обратно. Немудрено было запутаться еще до совершеннолетия, но Анатолий Петрович не запутался, не заблудился. Как он теперь говорит, заслугой тому была бабушка, полуграмотная, нигде не бывавшая кроме поселка рыбачка, с которой он переписывался с той самой поры, как научил ся читать и писать. Не будь ее... Впрочем, у других есть не только бабушки-дедушки, но и любящие мамы и папы в придачу с пробойными тещами и умными тестями, однако из них не получается не то что личности, но даже подобия. В чем тут дело? В чем тут причина?.. Искать ответы на эти вопросы, вероятно, так же бессмысленно, как гадать: почему у одних и тех же родителей один сын получается умным, а второй дураком... От моих мыслей отвлекла меня пара чирков, пулей промчавшихся над головой и юркнувших вниз в полусотне шагов впереди. Из-за высокой травы, да еще из-за гривки, ничего было не видать, и я пригнулся, стал двигаться крадучись. Так и есть, среди лугового труднопроходимого разноцветья блеснула стоялой во дой небольшенькая, сотки в три, ямка, а посередине ее вертелись мои шустряки. Я ударил из левого ствола, и утки остались на месте. Подобрав их, я двинулся дальше и вскоре вышел надругую сторону острова. Посто ял, полюбовался на широкую солнечную Обь и повернул в обратную сторону. В условленном месте у озерца Толяна еще не было, зато на самом озерце под ближним берегом плавал одинокий нырок. Я выстрелил, но лишь ранил его. Он юрко нырнул и появился на воде лишь через долгих полминуты, если не больше, встряхиваясь и вертя бордовой головкой как ни в чем не бывало. Я шарахнул еще — и все повторилось, только с той разницей, что утка теперь была снова под берегом, уже под другим. В азарте я перезарядил ружье и опять пальнул раз за разом. Напрасно! Уточка по-прежнему челночила под водой озерцо, ныряя еще до того, как дробь хлестала в то место, где она находилась. Раздо садованный, сбитый с толку и потерявший рассудок, я дошел до того, что «оприходо вал» почти все патроны и залетел по пояс в самую бочагу с надеждой, что все же ухлопаю коварную бестию с близкого расстояния. — А ты лучше нырни и посыпь ей соли на хвост, у нас сольцы этой еще мно-о- го осталось! — услышал я с берега усмешливый голос Толяна. — Да пропади она пропадом! — сконфузился я, выбредая из озера. — Кто или что? — Да ладно тебе, следопыт! Утка по-прежнему, вроде беспечно, красовалась на взволнованной мною по верхности воды. — Никогда не стреляй в подраненного нырка, стоя у него на виду! У нырков вообще, а в критическом положении и вовсе, реакция почище, чем у всех нынешних НИКОЛАЙ ВОЛОКИТИН ПОСЛЕДНИЙ ЧАЛДОН
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2